Дети, связь поколений и тому подобное. Такие истории дают человеку душевный 
покой, умиротворение, а также надежду и вдохновение.
        Эриксон: А вот вам иллюстрация вышеизложенных соображений, только под 
совсем иным углом зрения. Допустим, я еду поездом из Сан-Франциско в Нью-Йорк. 
Мне скучно и до смерти охота с кем-нибудь поболтать. Но вокруг ни одной 
знакомой души. Затею ли я разговор с молоденькой хорошенькой девушкой, что 
читает киножурнал или “Правдивые исповеди”? Нет. Может, я разговорюсь с 
интересной девушкой лет двадцати с романом в руках? Нет. Попытаюсь ли я 
вступить в беседу с пожилой дамой, что вяжет чулок? Нет. Может, я выберу себе в 
собеседники мужчину, поглощенного чтением юридической книги? Нет, потому что он 
будет говорить только о своей профессии.
        Любой мужчина или любая женщина со значком Висконсинского университета 
на груди немедленно привлекут мое внимание и станут желанными собеседниками. С 
ними можно говорить и о Поляне Пикников, и о конференц-зале, и об улице Стейт 
Стрит, о баскетболе, и о холме, где находится обсерватория. Эти люди будут 
разговаривать на языке моей молодости, на языке моих эмоций, на языке моих 
воспоминаний. Мы найдем общий язык.
        Конечно, если я замечу, что кто-то занимается резьбой по дереву, я не 
премину остановиться и затеять разговор. А если я увижу женщину, корпящую над 
лоскутным одеялом, я тут же вспомню свою матушку и все ее бессчетные лоскутные 
одеяла, которые она стегала для своих детей, внуков, правнуков и для меня в том 
числе. Я пойму это как часть своего языка.
        Так что, когда вы смотрите на пациента, когда слушаете его, старайтесь 
определить его жизненную ориентацию, а затем подскажите ему, как найти себя в 
этом мире. (Примечание: Эриксон специально повторяет рассказ об умственно 
отсталой девушке и о сделанной ею пурпурной корове.)
        Еще о половом развитии. На этот раз у девочек. Процесс, схожий с тем, 
что происходит с мальчиками, но и во многих отношениях отличный. Вот идут по 
улице, обняв друг друга за талию, четыре девочки, перегородив весь тротуар. Что 
им в этом нравится? Ощущение прижатости друг к другу.
        Понаблюдайте за женатыми парами и влюбленными на призывном пункте, 
когда мужчины уходят служить, а то и воевать. Я слышал, как жены говорили: 
“Поцелуй меня так крепко, чтобы кровь выступила на губах, может, нам никогда 
больше не придется целоваться. Прижми меня так, чтобы косточки затрещали. Хочу 
запомнить это объятие”. И в то же время самый легкий поцелуй насильника 
обжигает огнем, потому что он в прямом смысле незабываемый, ибо губит всю 
дальнейшую судьбу девушки. Такой эмоциональный фон.
        Если к вам приходит пациент с какой-нибудь бессмысленной фобией, 
посочувствуйте ему и тем или иным путем помогите ему преодолеть ее.
        Как-то мне довелось читать лекцию в Мемфисе, штат Теннеси. Там 
присутствовала и опекавшая меня пара. По окончании лекции хозяйка предложила: 
“Поскольку лекция затянулась, давайте отобедаем в ресторане. Я знаю один 
симпатичный французский ресторанчик. Вот уже лет 25 мы с мужем обедаем там 
дважды в неделю”.
        Мне показалось это постоянство не совсем нормальным. Обедать в одном и 
том же месте, когда в Мемфисе полно ресторанов... А тут 25 лет, дважды в неделю.
.. Оставалось согласиться.
        Естественно, имея кое-что на уме, я заказал речных устриц. Вы бы видели,
 с каким выражением они смотрели, как я управляюсь со своими улитками. (Эриксон 
изображает гримасу отвращения.) Когда осталась последняя устрица, я уговорил 
хозяина попробовать ее. Попробовав, он воскликнул: “О, вкусно!” Затем он 
уговорил попробовать и жену, той тоже понравилось. Я заказал себе вторую порцию,
 а они первую и съели ее с большим удовольствием.
        Полгода спустя я опять приехал с лекцией в Мемфис и принимала меня та 
же пара. Лекция была длинная, и хозяйка опять предложила: “Дома я уже ничего не 
успею приготовить, давайте пообедаем в ресторане. Нам тут нравится один 
приятный немецкий ресторанчик, а может, вы предпочитаете другое место? Есть 
очень хороший рыбный ресторан”. Они предложили мне на выбор несколько мест. Мы 
выбрали немецкий ресторан. В застольной беседе я невзначай спросил у мужа: 
“Кстати, давно вы были в том французском ресторане?” “Не помню, — задумался он.
 — Месяца полтора-два тому назад. Милая, ты не помнишь, когда мы там были в 
последний раз?” — “Думаю, месяца два прошло”.
        И это после 25 лет, дважды в неделю... (Эриксон смеется) ... Явная 
патология.
        Сид: Неужели они и заказывали одно и то же?
        Эриксон: Я не спрашивал. Раз они осмелились отведать речных устриц, то 
любой рестран в Мемфисе им уже не страшен.
        Сидишь у бассейна в мотеле и наблюдаешь. Одни ныряют сходу, а другие 
сначала одной ножкой попробуют воду, затем другой и наконец решаются окунуться 
целиком.
        Когда я начал работать в Вустере, ко мне очень тепло отнеслись 
молодожены Том и Марта, работавшие в больнице младшими психиатрами. Как-то они 
пригласили меня на озеро, расположенное рядом с подсобной фермой больницы. 
Надев плавки и завернувшись в купальный халат, я сел к ним в машину. Ехать до 
озера было с полмили, но всю дорогу Марта была очень мрачна, молчалива и 
замкнута. Том, наоборот, был сплошное очарование, приятный, общительный 
собеседник. Это меня озадачило.
        Когда мы подъехали к стоянке, Марта выскочила из машины, бросила халат 
на заднее сиденье и направилась прямо к берегу. Она бросилась в воду и 
стремительно поплыла, не сказав нам ни слова.