По телевидению как-то рекламировали еду для кошек. Там котенок играл с 
мотком пряжи. В связи с этим я вспомнил, что мне надо вам кое-что показать. 
Подайте-ка мне вот эту деревяшку.
        Как-то у меня в гостях был декан факультета искусств одного 
университета. Увидев эту резьбу по дереву, он долго ее изучал и наконец сказал: 
“Я профессор искусствоведения в крупнейшем университете нашего штата. Я сам 
занимаюсь резьбой по дереву, чем в основном и зарабатываю на жизнь. Мои работы 
известны в Европе, Азии, Южной Америке и у нас в Штатах”. (Он действительно 
знаменитый резчик по дереву.) “Эта работа — произведение искусства. Настоящее 
искусство выражает жизнь человека, его мысли, поступки, жизненный опыт. Я не 
понимаю, что здесь изображено, но это искусство, причем наполненное глубоким 
содержанием. Но я его не понимаю”. Передай, пусть все посмотрят. (Эриксон 
передает работу Зигфриду.)
        (Примечание: Это — работа аборигенов с Карибских островов. Резьба 
изображает морскую корову, известную на туземном наречии как “манати”.)
        Иными словами, здесь изображена жизнь целого народа, их образ жизни, 
что для них самое важное в жизни и почему, и каково было управление в данной 
этнической группе.
        Зигфрид: Можно спросить? Я — трансактный аналитик. Ядром этой теории 
является утверждение, что план жизни базируется на очень раннем решении, 
которое исходит не из ума, а заложено в человеческих глубинах. В основном такое 
решение поддается воздействию.
        Возьмем того человека, о котором вы говорили. Допустим, в принципе, мы 
сможем вернуть его к той фазе, когда появилось решение быть неудачником, тогда 
на это решение можно воздействовать с целью его изменения. Возможно, его жизнь 
изменится, когда у него появится опора для выбора более удачных вариантов и 
решений, предлагаемых жизнью. Что вы об этом думаете?
        Эриксон: Возможно, но как?
        Я вам расскажу историю о Джо. В то время мне было десять лет и мы жили 
на ферме в Висконсине. Как-то летним утром отец послал меня с поручением в 
ближайший поселок. Когда я подходил к поселку, меня заметили мои одноклассники 
и сообщили: “Джо вернулся”. Я не знал, кто такой Джо. Они рассказали мне все, 
что слышали о Джо от своих родителей.
        История Джо оказалась не очень приятной. Его исключали из каждой школы 
за драки, агрессивность и хулиганство. Он мог облить собаку или кошку бензином 
и поджечь. Он дважды пытался поджечь коровник и дом у своего отца. Вилами он 
мог проткнуть свинью, теленка, корову, лошадь.
        Когда ему исполнилось 12 лет, отец и мать признались, что не в силах с 
ним справиться, отправились в суд и сдали его в исправительно-трудовую колонию 
для малолетних преступников. Через три года его отпустили под честное слово 
повидаться с родителями. По дороге домой он совершил несколько уголовных 
преступлений, был арестован полицией и возвращен в колонию, где и пребывал, 
пока ему не исполнился 21 год.
        По закону теперь его следовало выпустить. Он вышел из колонии в 
казенной одежде и башмаках, с десятью долларами в кармане. Родители к тому 
времени умерли. То, что от них осталось, разошлось по чужим рукам, так что все 
богатство Джо составляли 10 долларов, тюремная одежда и тюремные башмаки.
        Отправившись в Милуоки, он вскоре совершил вооруженный грабеж и кражу 
со взломом, был арестован и препровожден в исправительное заведение для юношей. 
Там с ним попытались обращаться, как и с остальными заключенными, но Джо дрался 
со всеми подряд. Он устраивал бунты и драки в столовой, разбивал столы, посуду 
и прочее. Тогда они заперли его в камеру-одиночку и туда же приносили еду. Один 
или два раза в неделю двое, а то и трое здоровых надзирателей поздним вечером 
выводили его на разминку. Так Джо и просидел весь свой срок, не получив ни 
единого дня отпуска за хорошее поведение.
        Когда его выпустили, он отправился в город Грин Бэй, где совершил 
несколько краж со взломом и других уголовных преступлений, и быстро оказался в 
тюрьме. Джо не пожелал, чтобы и в этой тюрьме к нему относились так же, как к 
остальным арестантам. Он избивал своих сокамерников, бил окна и творил прочие 
беспорядки. Его перевели в подземную часть тюрьмы, состоящую из каменных клеток 
размером восемь на восемь футов (2,4 х 2,4 м. — Прим. перев.), с цементным 
полом, спускающимся уклоном к желобу для нечистот. Вот и весь туалет. Запирали 
его там и одетого, и раздетого. Я был в таком помещении, оно свето- и 
звуконепроницаемо. Один раз в день, в час или два дня, в отверстие в двери ему 
просовывали поднос с едой. Это могли быть кусок хлеба и кружка воды или обычный 
тюремный обед. Двое надзирателей его роста (а у Джо рост был почти 190 см), 
один по левую руку, другой по правую, выводили его на прогулку вечером, после 
наступления темноты, чтобы он не смог избить других арестантов.
        Весь свой срок он отсидел в подземелье. Одна отсидка в подземелье может 
укротить кого угодно. На первый раз он отсидел там 30 суток, но стоило ему 
вернуться в общую камеру, как он устроил зверскую потасовку и тут же попал 
обратно в подземелье. Обычно двух отсидок там достаточно, чтобы у человека 
сдали нервы или вовсе крыша поехала. А Джо провел там два года.
        Когда его выпустили, он принялся за прежнее в ближайшем поселке. Его 
быстро арестовали и отправили в ту же тюрьму, но уже по другой статье, где он 
опять отсидел свой срок в подземелье.
        По окончании срока Джо выпустили и он вернулся в поселок Лоуэлл, куда 
его родители обычно ездили за провизией. Там было три магазина. Первые три дня 
Джо простоял у касс, прикидывая дневную выручку.
        Все три магазина оказались ограбленными. Исчезла моторная лодка, что