переживала из-за своей фигуры, но мне она показалась интересной.
        Вскоре я выяснил, что у нее была довольно странная привычка. В дни 
посещений она стояла у входа на территорию больницы и задавала три вопроса 
каждой входящей матери с малышом. Мне было видно из окна моего кабинета. Мамаши 
кивали в ответ и отправлялись по палатам навещать родственников, а санитарка 
собирала малышей и занималась с ними, если день был погожий. Если девушка не 
жалеет своего выходного дня, чтобы поиграть с чужими детьми, значит, она любит 
детей.
        И вдруг, примерно через год, у нее началась беспрерывная икота, день и 
ночь. У нас в штате было 169 врачей. Каждый ее осмотрел и все рекомендовали 
консультацию у психиатра. Девушка знала, что этим консультантом буду я. Моя 
репутация была ей известна: я знаю толк в своем деле. Она отказалась наотрез.
        К ней обратился ее непосредственный начальник: “Послушай, Джун, ты не 
платишь за пребывание в больнице, прошла полное медицинское обследование. Все 
рекомендуют консультацию у психиатра, но ты отказалась. За тобой сохраняется 
твое рабочее место и ты получаешь зарплату, хотя лежишь в постели как пациентка.
 Либо ты соглашаешься на консультацию, либо мы вызываем платную скорую помощь и 
отправляем тебя в платную больницу. Если согласишься на консультацию, твое 
рабочее место останется за тобой”.
        Перспектива оказаться в платной больнице ее не обрадовала, и она 
согласилась: “Ладно, пусть приходит”.
        Я пришел около двух часов и очень осторожно прикрыл за собой дверь 
палаты. Предупреждающе подняв руку, я сказал: “Не открывай рта, молчи (Эриксон 
поднимает левую руку, словно останавливая идущий транспорт) и слушай, что я 
скажу. Очень жаль, что ты не читала “Песнь Песней” Соломона. Это из Библии, что 
лежит у тебя на столике, а ты и не читала. Вот в чем твоя беда. Раз ты не 
читала “Песнь Песней”, я тебе все объясню. Я целый год наблюдал за тобой, как 
ты заботилась о малышах других женщин, не жалея на это своих выходных. Ты 
спрашивала у каждой матери, можно ли дать ее ребенку жвачку, конфетку или 
игрушку, можно ли тебе приглядывать за малышами, пока их мамы навещают больных 
родственников. Так я узнал, что ты любишь детей. А ты вообразила, что из-за 
твоей крупной попки на тебя не глянет ни один мужчина. Прочитай ты “Песнь 
Песней” Соломона, ты бы так не думала”. Мне удалось пробудить в ней любопытство.

        (Обращается к слушателям.) Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас прочитал 
“Песнь Песней” Соломона. (К одному из учеников.) Ты читал? (Эриксон кивает.) Я 
все ей объяснил: “Тот, кто захочет взять тебя в жены, тот, кто полюбит тебя, 
посмотрит на твою огромную, пышную, мягкую попку и увидит в ней лишь колыбель 
для своих будущих детишек. Это будет тот, кто мечтает произвести на свет как 
можно больше детей. И он увидит дивную колыбель для этих детей.
        Ты сейчас не прекращай икать. Остановишься где-нибудь пол-одиннадцатого 
или в одиннадцать. И все подумают, что излечение произошло само собой, внезапно,
 а я тут ни при чем. Ты продолжай икать и все подумают, что у меня тоже ничего 
не вышло. А когда я уйду, почитай “Песнь Песней” Соломона. Ты ее найдешь в 
Библии, что лежит на твоем столике”.
        Несколько месяцев спустя Джун дождалась, когда моя секретарша ушла 
обедать, и заглянула ко мне, чтобы показать свое обручальное кольцо. А еще 
несколько месяцев спустя, тоже в отсутствие секретарши, она привела ко мне 
своего жениха. Он мне рассказал, что у него есть свой участок земли и они со 
своей невестой задумали построить там дом. В доме у них будет много спальных 
комнат и одна громадная детская. (Эриксон улыбается.)
        Однажды я спросил отца, почему он женился именно на матери. А он 
ответил: “Потому что у нее нос косит на запад”. У мамы действительно была 
искривлена носовая перегородка и нос был немного кривоват. Я возразил, что нос 
у нее будет косить на запад, только если она станет лицом к югу. Но отец 
ответил: “Я родом из Чикаго, а это к югу от Висконсина”. Довод был 
неопровержимый.
        У мамы я тоже спросил, почему она вышла за отца. “Потому что у него 
один глаз был голубой, а другой — белый”. “Глаза бывают голубые, карие, черные”,
 — возразил я. “У твоего папы оба глаза были голубые, но один так косил, что, 
бывало, только один белок виден”, — ответила она. “Я что-то этого не замечал”,
 — засомневался я. “С того дня, как мы поженились, оба глаза у него смотрят в 
одном направлении — вперед”, — ответила мама. “И что, белый глаз больше его не 
подводил?” “Только однажды, — сказала мама. — Когда он направился в Сан-Луи, 
чтобы вступить добровольцем в войска Тедди Рузвельта, а его не приняли по 
зрению. Домой он вернулся с голубым и белым глазом. Но дома он спокойно все 
обдумал: ведь у него на руках жена и дочь. Лучше поступать разумно, и оба глаза 
у него опять стали голубые”. (Эриксон улыбается.) Чтобы узнать, надо спрашивать.
 Сколько сейчас времени?
        Джейн: Четыре.
        Эриксон: До четырех я могу сосчитать. Будь любезна, подойди-ка сюда, 
незнакомка, и займи это кресло. (Эриксон обращается к Саре, которая подходит к 
зеленому креслу.) А ты заметила, что я не просил ее встать с кресла? (Эриксон 
говорит об Анне.)
        Ну-ка, скажи, сколько у тебя пальцев? Остальные уже знают ответ.
        Сара: Пять, э-э, четыре.
        Эриксон: Большой палец тоже считай.
        Сара: Пять. Десять.
        Эриксон: Так пять? Или десять?
        Сара: Десять.