Пациенту не обязательно знать, что он находится под 
психотерапевтическим воздействием. У меня была общая информация, что она 
страдает от депрессивного и суицидального синдромов.
        На том же самом совещании, после его окончания, ко мне подошла 
седовласая женщина и спросила: “Вы меня помните?” “Нет, но судя по вашему 
вопросу, мы встречались”, — ответил я. “Нет, вы должны меня помнить, — 
настаивала женщина. — Я уже бабушка”. “На свете много незнакомых мне бабушек”. 
(Студенты смеются.) “Вы написали обо мне статью”, — пояснила женщина. “Я их 
столько написал”, — заметил я. “Вот вам еще одна подсказка. Джек стал 
терапевтом, а я продолжаю заниматься психиатрией”. “Барбара, я счастлив снова 
тебя видеть”, — ответил я.
        Я работал в главной городской больнице Вустера, в 
научно-исследовательском отделении. Я был первым психиатром, приглашенным для 
исследований, и работы у меня было невпроворот. Мне сказали, что в общем 
отделении работает молодая, красивая и очень толковая девушка, она проходит 
практику по психиатрии.
        В штат я был зачислен в апреле, а в январе я узнал, что у этой 
практикантки неожиданно проявилось серьезное нервное заболевание. Она начала 
худеть, у нее появились язва желудка, колит, бессонница, состояния страха, 
неуверенности и опасений. Она проводила в больнице чуть ли не круглые сутки, с 
раннего утра и до глубокой ночи, потому что только там чувствовала себя 
спокойно. Она очень мало ела, мало с кем общалась, не считая пациентов.
        В июне практикантка пришла ко мне. “Доктор Эриксон, я была на ваших 
лекциях по гипнозу. Я видела вашу работу. У меня к вам просьба: приходите 
сегодня ко мне домой в семь часов вечера. Когда вы придете, я вам объясню, что 
мне нужно. Только не пугайтесь, если окажется, что я забыла, что пригласила вас 
к себе”. И она ушла.
        Вечером я постучал к ней в дверь ровно в семь часов. Дверь открыла сама 
хозяйка и изумленно посмотрела на меня. “Можно войти?” — спросил я. “Как 
хотите”, — ответила она с некоторым сомнением на лице.
        Я сказал, что первый раз встречаю весну в Новой Англии. Мне приходилось 
быть весной в Висконсине и Колорадо, но в Новой Англии — впервые. Мы беседовали 
на эту тему, и вдруг я заметил, что она находится в глубоком трансе. “Вы в 
трансе?” — спросил я. “Да”, — ответила она. “Вы хотите мне что-то сказать?” 
“Да”, — кивнула она. “Тогда говорите”.
        “Я очень нервничаю, — начала она, — сама не знаю почему. Мне страшно, а 
отчего — не знаю. Велите мне пройти в спальню, лечь на кровать и обдумать мои 
проблемы. Хорошо? А вы вернетесь через час и спросите, готова ли я. Я вам 
скажу”. Я велел ей пройти в спальню, лечь и обдумать свои проблемы.
        В восемь часов я вошел в дом и спросил, готова ли она. “Нет”, — 
ответила девушка. Я сказал, что вернусь в девять часов. Но и в девять она не 
была готова, и в десять тоже, но она сказала: “Приходите через полчаса, я буду 
готова”.
        В половине одиннадцатого она заявила, что готова, и попросила проводить 
ее в гостиную, усадить и разбудить. Прежде чем покинуть спальню, она обратилась 
с просьбой: “Сделайте так, чтобы я позабыла все, о чем думала в состоянии 
транса. Я не хочу знать, что со мной было в трансе. Прежде чем уйти, вы мне 
скажите: “Достаточно только знать ответ”.
        Я продолжил начатый ранее разговор о весне в Новой Англии и о той 
радости, с которой я буду любоваться сменой сезонов. Барбара проснулась с 
озадаченным видом и что-то ответила на мои слова о Новой Англии. Вдруг она 
вскочила и заявила: “Доктор Эриксон, вы не имеете права находиться в моей 
квартире в 11 часов вечера. Уходите, пожалуйста”. “Разумеется”, — ответил я. 
Барбара открыла дверь, выходя, я сказал: “Достаточно только знать ответ”. Она 
залилась краской и пробормотала: “Мне сейчас пришло в голову. Ничего не понимаю.
 Уходите, пожалуйста. Скорее, скорее. Убирайтесь”. Я ушел.
        В конце июня у Барбары закончилась практика. Я был поглощен своими 
исследованиями и как-то подзабыл всю эту историю. Я даже не знал, куда она 
уехала. Миновал июль, за ним август. Шла последняя неделя сентября, когда в мой 
кабинет, в 10 не то в 11 утра, ворвалась Барбара. “Доктор Эриксон, я сейчас 
работаю психиатром в главной городской больнице Нортхэмптона, а мой муж, Джек, 
в терапевтическом отделении. Я сегодня проснулась, лежу и блаженствую, что я 
замужем за Джеком и он любит меня, а я люблю его. Думаю о том, какой он 
чудесный и какое это счастье — быть его женой.
        И вдруг я вспомнила июнь прошлого года и поняла, что должна вам все 
рассказать. Я даже завтракать не стала, оделась, села в машину и примчалась 
сюда. Вы должны знать, в чем дело. Помните, как я тогда попросила вас прийти ко 
мне домой и не удивляться, если я забуду о своем приглашении? Вы пришли и стали 
говорить о весне, о лете и временах года в Новой Англии.
        Я вошла в транс, и вы это заметили. Вы спросили, не в трансе ли я, а я 
сказала “да” и попросила вас кое о чем. Потом я объяснила, что нервничаю 
непонятно почему, и попросила вас отправить меня в спальню, заставить лечь и 
думать о моих проблемах, а через час прийти, и я буду готова. Но потом вы 
приходили каждый час, а я все еще не была готова.
        Когда вы пришли в последний раз в половине одиннадцатого, я попросила 
вас сделать так, чтобы я забыла все, о чем думала в трансе, а затем проводить 
меня в гостиную.
        Когда я, наконец, проснулась и увидела вас, рассуждающего о весне в 
Новой Англии, я страшно изумилась. Часы показывали одиннадцать. Я абсолютно не 
помнила, каким образом вы оказались у меня в доме, я только поняла, что