расширилось, и каждая секунда стала днем”.
        Она представила, что мы с ней находимся в дендрарии. Я показал ей, как 
погибают однолетние растения, поскольку уже наступил октябрь, как меняют цвет 
листья, как это обычно бывает в Массачусетсе в октябре. Я показывал ей разные 
деревья, кустарники и вьющиеся растения и обращал ее внимание на разнообразный 
узор листьев. Следующей весной снова высадят однолетние растения. Я рассказывал,
 как цветут разные деревья, какие они приносят плоды, какие у них семена и как 
птицы, поедая плоды, разносят семена, которые могут прорасти в подходящих 
условиях и дать жизнь новым деревьям. Я очень подробно рассказал о дендрарии.
        Затем я предложил отправиться в бостонский зоопарк. Там, как мне 
известно, родился маленький кенгуренок, и, может, нам повезет, и он вылезет из 
маминой сумки и покажется нам. Я объяснил, что новорожденных кенгуру называют 
“джои” и что размером они не более двух с половиной сантиметров. После рождения 
они доползают до маминой сумки, присасываются к соску и уже не могут его 
выпустить благодаря особым физическим изменениям, происходящим во рту 
кенгуренка. И вот он сосет, и сосет, и сосет, а сам растет. Я думаю, он месяца 
три сидит в сумке, прежде чем выглянуть наружу. Мы осмотрели кенгуру, 
полюбовались на малыша, выглянувшего из сумки. Навестили тигров и их котят, 
львов и львят, медведей, мартышек, волков и всех остальных животных.
        Затем мы побывали у птиц и познакомились со всеми видами. Я рассказал о 
перелетах птиц, о том, как полярная морская ласточка проводит короткое лето в 
арктической зоне, а затем улетает на самую южную оконечность Южной Америки, 
преодолевая расстояния в 10.000 миль. Она проводит там зиму (т.е. время, 
которое для Южной Америки является летом) и возвращается обратно, используя 
свою непонятную людям систему наведения. Птицам не нужен компас, без которого 
человеку не обойтись.
        Наконец, мы возвратились в больницу и, под моим внушением, она увидела 
сидящих в зале и разговаривала с доктором Алексом. Все это время она оставалась 
в состоянии транса. По моей просьбе она описала то же состояние тяжести и 
другие ощущения, о которых упоминала и Кристина. Бетти ответила также на 
вопросы присутствующих. Затем я предложил ей прогуляться в сторону взморья, к 
месту, известному как Бостон Бич.
        Я рассказал, что Бостон Бич существовал задолго до того, как пуритане 
осели в Массачусетсе. Это было любимое место индейцев. Да и первые поселенцы не 
могли не отметить красоту этого побережья. А сейчас это любимое место отдыха 
для многих поколений и останется таким на долгие времена.
        Мы любовались океаном. Сначала он был совершенно спокоен, затем 
поднялись штормовые волны, а за ними огромные водяные валы. Постепенно шторм 
стих и только набегал и откатывался прилив. Я опять вернул ее в больницу.
        Продемонстрировав еще кое-какие элементы гипнотического состояния, я 
сердечно поблагодарил Бетти за бесценную помощь и за то, что она так многому 
научила присутствующих, разбудил ее и, продолжая рассыпаться в благодарностях, 
отправил в палату.
        На следующий день Бетти не вышла на работу. Сотрудники переполошились и 
послали к ней домой. В доме не было никаких следов Бетти, ни записки, ни ее 
больничной униформы... только ее обычная одежда. Вызвали полицию, но тела Бетти 
так и не смогли найти. Она исчезла, как будто ее и не было вовсе. В 
самоубийстве Бетти винили доктора Алекса и меня.
        На следующий год я снова читал лекции в Бостоне. Надо мной и доктором 
Алексом все еще продолжало висеть тяжкое обвинение.
        Лет через пять все, кроме доктора Алекса и меня, постепенно забыли о 
Бетти. Прошло еще десять лет, но о Бетти так ничего и не стало известно. 
Шестнадцать лет спустя, в июле 1972 года, у меня раздался междугородный 
звонок — вызывали из Флориды. Я услышал женский голос: “Вы меня, наверное, не 
помните. Это Бетти, медсестра, с которой вы проводили сеанс гипноза в 
бостонской больнице в 1956 году. Мне сегодня как-то подумалось, что вам, 
возможно, будет интересно узнать, что со мной произошло”. “Еще бы не 
интересно!” — ответил я. (Студенты смеются.)
        “Закончив свою смену в больнице, я в тот же вечер направилась в 
вербовочный пункт военно-морского флота и тут же завербовалась медсестрой в 
военно-морской медицинский корпус. Я отслужила два срока, была демобилизована 
во Флориде и устроилась на работу в больнице. Я познакомилась с отставным 
офицером военно-воздушных сил и мы поженились. Сейчас у меня пятеро детей и я 
продолжаю работать в больнице. А сегодня я вдруг подумала, что вам, возможно, 
хотелось бы узнать, как сложилась моя судьба”. Я попросил разрешения рассказать 
о ней доктору Алексу. “Ради Бога, мне все равно,” — ответила она. С тех пор мы 
ведем активную переписку.
        Что я хотел сказать, когда внушил ей, что мы находимся в дендрарии? Вот 
жизнь во всех ее проявлениях: в настоящем, в будущем, в цветах, плодах и 
семенах, в разнообразии лиственных узоров. И в зоопарке перед нами была жизнь, 
подрастающая и зрелая, с ее необычайным чудом — перелетом птиц. Затем мы 
любовались берегом океана, как любовались до нас многие поколения людей и еще 
многие будут любоваться в будущем, воплощая в себе беспрерывную нить жизни. И 
всех их завораживали неразгаданные тайны океана: миграция китов и морских 
черепах, подобные перелетам птиц.
        Ради всего этого стоит жить. Никто кроме меня не знал, что это был 
сеанс психотерапии. Присутствующие слушали, что я говорил, и думали, что я 
демонстрирую искажение времени, вызываю слуховые и зрительные галлюцинации, 
показываю явления гипноза. Но им и в голову не пришло, что это была 
направленная психотерапия.