личностной организацией.
        Хотелось бы, чтобы последователи Роджерса, гештальт-терапии, 
трансактного и группового анализа и многочисленных ответвлений различных теорий 
осознали, что в своей работе они практически не учитывают того факта, что 
пациент № 1 нуждается в лечении, которое не подходит пациенту № 2. Сколько бы у 
меня ни было больных, для каждого я изобретаю свой путь исцеления в зависимости 
от его индивидуальности. Приглашая к обеду гостей, я даю им возможность 
выбирать еду, поскольку не знаю их вкусов. И одеваться люди должны, как им 
хочется. Вот я, например, одеваюсь как хочу, вам это известно. (Эриксон смеется.
) Я уверен, что психотерапия — это штучная работа.
        А сейчас вернемся к той девочке, что мочилась по ночам. На первом 
сеансе мы побеседовали часа полтора. Этого было более чем достаточно для 
первого раза. Многие из моих коллег-врачей, я знаю, потратили бы на этот случай 
и два, и три, а то и четыре года, а то все пять лет. А уж психоаналитику 
понадобилось бы лет десять.
        Помню, был у меня очень способный практикант. И вдруг ему втемяшилось в 
голову, что он хочет заниматься психоанализом. И вот он отправился к 
последователю Фрейда, доктору С. В Детройте было два ведущих психоаналитика: 
доктор Б. и доктор С. Среди тех, кто недолюбливал психоанализ, доктор Б. был 
известен под кличкой “Святейший Папа”, а доктору С. было дано прозвище 
“Иисусик”. Вот мой светлоголовый и явился к “Иисусику”. Если говорить точнее, 
то трое моих практикантов перешли к нему.
        При первой же встрече доктор С. заявил моему самому способному 
практиканту, что в течение шести лет он будет вести его терапевтический анализ. 
Пять дней в неделю в течение шести лет. А после этого, в течение еще шести лет, 
он подвергнет моего практиканта дидактическому анализу. Алексу он сразу сказал, 
что будет анализировать его двенадцать лет. Кроме того, доктор С. потребовал, 
чтобы жена Алекса, которую “Иисусик” в глаза не видел, тоже прошла шестилетний 
терапевтический анализ. И мой студент убухал двенадцать лет жизни на 
психоанализ, а его жена — шесть лет. “Иисусик” заявил, что им нельзя иметь 
детей, пока он не разрешит. А я ведь был уверен, что из Алекса получится 
блестящий психиатр, он подавал огромные надежды.
        Доктор С. утверждал, что он занимается ортодоксальным анализом в 
точности по Фрейду. У него было три практиканта: А., Б. и В. А. должен был 
парковаться в секторе А; Б. ставил машину в секторе Б, а В. парковался в 
секторе В. А. приходил на занятия к часу дня и уходил в 1 час 50 мин. Он входил 
в одну и ту же дверь, “Иисусик” пожимал ему руку, и Алекс ложился. “Иисусик” 
придвигал свой стул к левой стороне кушетки, устанавливая его ровно в 18 дюймах 
(45 см) от изголовья и в 14 дюймах (35 см) от левого края. Когда приходил 
следующий практикант Б., он входил в ту же дверь, а Алекс выходил в другую. Б. 
укладывался на кушетку, а “Иисусик” усаживался, строго соблюдая свои 18 и 14 
дюймов.
        Всех троих лечили одинаково: Алекса шесть лет, Б. пять лет и В. пять 
лет. Как подумаю об “Иисусике”, зло берет: разве это не преступление — в 
течение двенадцати лет лишать Алекса и его жену счастья иметь детей, а ведь они 
так любили друг друга.
        Перейдем к другому случаю: двенадцатилетний мальчик страдал ночным 
недержанием мочи — очень крупный мальчик: рост 180 см, возраст 12 лет. С ним 
пришли родители и стали мне рассказывать, как они его наказывают за мокрую 
постель: и тычут его лицом в мокрые простыни, и лишают сладкого, и не пускают 
играть с товарищами. И ругали его, и пороли его, заставляли стирать свое белье, 
убирать за собой постель, не давали ему пить после полудня. А бедный Джо 
двенадцать лет кряду отправлялся спать и исправно заливал свою постель каждую 
ночь без исключения.
        Наконец, в первых числах января родители привели его ко мне. Я сказал: 
“Джо, ты уже большой мальчик. Послушай, что я скажу твоим родителям. Дорогие 
родители, Джо — мой пациент, и никто не должен мешать моим пациентам. Вы, 
мамаша, будете сами стирать белье Джо и приводить в порядок его постель. Вы 
перестанете его ругать. Вы не будете его притеснять. И перестанете напоминать 
ему о мокрой постели. А вы, папаша, не станете его наказывать или лишать чего 
бы то ни было. Относитесь к нему как к образцовому сыну. Вот и все, что я хотел 
вам сказать относительно Джо”.
        Я погрузил Джо в легкий транс и сказал: “Слушай меня, Джо. Вот уже 12 
лет ты мочишься в постель. Чтобы научиться спать в сухой постели, потребуется 
время. В твоем случае времени, возможно, понадобится больше, чем обычно. Все 
нормально. Ты имеешь право на определенный срок, чтобы научиться спать в сухой 
постели. Сейчас начало января. Не думаю, чтобы мы добились успеха менее чем за 
месяц, ну, а февраль вообще короткий месяц, так что решай сам, когда тебе 
кончать с сыростью, я думаю, неплохо бы к Первому апреля, Дню Дураков”.
        Срок от начала января до дня святого Патрика (еще раньше Дня дураков) 
кажется таким большим для мальчика двенадцати лет. Это по детским меркам. 
Поэтому я сказал: “Джо, никого не касается, когда ты начнешь сухую жизнь — в 
день святого Патрика или в День дураков. Даже меня это не касается. Это будет 
твоя тайна”.
        В июне пришла ко мне его мать и сообщила: “У Джо уже давно сухая 
постель. Я заметила это только сегодня”. Она не могла сказать, как давно это 
началось. Я тоже не знал. Может, в день святого Патрика, а может, в День 
дураков. Это тайна Джо. Родители обратили внимание на сухую постель только в 
июне.
        Вот еще один случай ночного недержания. Мальчику тоже 12 лет. Отец