Эриксон: И быть мысленно откровенной. Поэтому я дал ей на это 
разрешение.
        Зейг: Позволил ей и негативные оценки?
        Эриксон: Да. Если я кому-то что-то даю, то подразумевается что я могу 
это и отнять. Правильно?
        Зейг: Правильно.
        Эриксон: Вот я и дал ей разрешение.
        Эриксон: Где сейчас Эйлин?
        Салли: О, представления не имею. Хм-м...
        Эриксон: А ты давно ее вспоминала в последний раз?
        Салли: Сейчас подумаю, хм-м... довольно давно. Э-э... у нее была сестра,
 Мария. Она была младше Эйлин... м-м-м... скорее, моих лет. Знаете, я их 
вспоминаю, они из моего детства, но думаю о них редко.
        Эриксон: Откуда ты родом?
        Салли: О, из Филадельфии.
        Эриксон: И ты играла на задворках?
        Салли: Ага.
        Эриксон: Как же ты там оказалась?
        Салли (смеется): Может, мне только показалось... м-м-м... что я там 
была.
        Эриксон: Обрати внимание... Вон тот качает ногой, а этот переставил 
ступни, и она села по-другому. (Э. указывает на присутствующих.) А почему ты 
сидишь так неподвижно?
        Зейг: Это попытка заставить ее отвечать более конкретно?
        Эриксон: И заставить ее замечать мелкие детали в окружающем ее 
пространстве.
        Зейг: И тем самым закрепить транс.
        Эриксон: На заднем дворе, в Филадельфии, мы с ней одни. “Как же ты там 
оказалась?” “Там” — это очень конкретное слово. А задний двор в Филадельфии — 
ужасно расплывчатое понятие. Представляешь, сколько в Филадельфии можно 
насчитать задних дворов?
        Зейг: Да, причем день и время тоже могут быть самые разные.
        Эриксон: А слово “там” — весьма конкретное понятие. Видишь, я смешиваю 
общие и конкретные представления.
        Зейг: Но имея целью подвести ее к большей точности.
        Эриксон: Да.
        Салли: Разве вы мне не сказали что-то по этому поводу, что... хм...
        Эриксон (перебивая): Ты всегда выполняешь то, что тебе говорят?
        Салли (отрицательно качая головой): Подчиняться — для меня это очень 
необычно.
        Эриксон (перебивая): Ты хочешь сказать, что ты необычная девушка?
        Салли: Нет, для меня необычно подчиняться.
        Зейг: Ты перенес слово “необычный” совсем в другой контекст. В ее фразе 
это слово ассоциируется с негативным ощущением — “для меня необычно 
подчиняться”. Затем ты говоришь: “ты необычная девушка”, а в этом чувствуется 
положительный момент. На словесном уровне она это отвергает, повторив: “Для 
меня необычно подчиняться”.
        Эриксон: Ей запомнится фраза: “Ты необычная девушка”.
        Зейг: Понимаю. Запомнится на подсознательном уровне.
        Эриксон: Да. Кроме того, смысл фразы приятен в эмоциональном отношении.
        Салли: Я никогда не следую ничьим указаниям.
        Эриксон: Никогда?
        Салли: Не то чтобы никогда — редко. (Улыбается.)
        Эриксон: Ты уверена, что никогда не следуешь указаниям?
        Салли: Нет, не уверена. Кажется, я это только что сделала. (Смеется и 
прочищает горло.)
        Эриксон: Ты можешь выполнять нелепые пожелания?
        Салли (смеется): Хм... мне кажется, я могла бы пошевелиться.
        Эриксон: Обрати внимание на ее ответ — “не следую указаниям”.
        Зейг: Она начинает думать о своей руке, и внутренне у нее возникает 
совершенно четкая мысль. А смысл твоих слов был весьма общий. Она ведь могла 
отреагировать на любые из твоих предыдущих внушений.
        Эриксон: Она попала в ловушку, вынуждена была обратиться вовнутрь и 
конкретно осмыслить свой паралич.
        Зейг: То есть, твоя неопределенность привела ее к конкретике.
        Салли: Мне кажется, я могла бы пошевелиться.
        Эриксон: Хм?
        Салли: Если бы я по-настоящему захотела, я бы могла пошевелиться.
        Эриксон: Она сказала: “Мне кажется, я могла бы пошевелиться”.
        Эриксон: Посмотри-ка вокруг. Как ты думаешь, кто следующим окажется в 
трансе? Посмотри на всех по очереди.
        Зейг: Интересный момент. Зачем ты подводишь ее к контакту с 
присутствующими и предлагаешь ей решить, кто, по ее мнению, следующим войдет в 
транс?
        Эриксон: Она должна задуматься об “а, б, и в”, ведь она сама — часть 
алфавита.
        Зейг: Так она возвращается в группу и становится ее частью.
        Салли (оглядывая сидящих): М-м-м... Может быть, вот эта женщина с 
кольцом на руке. (Указывает на Анну.)
        Эриксон: Которая?