Мне понятно.
        Эриксон: Я уже снимаю отдельные отрицательные моменты.
        Зейг: И если ты устраняешь один отрицательный момент...
        Эриксон: Если, печатая на машинке, я нажимаю на одну клавишу, то нажму 
и на другую.
        Зейг: Между прочим, слово “парализовать”, скорее, из словаря взрослого 
человека. Ребенок такого не знает.
        Эриксон: Нет. Я сегодня слушал одного выступавшего по телевидению и 
сразу отметил: “У него мичиганский акцент”. Мы ведь никогда не изучали акценты, 
однако отличаем их один от другого. Сначала неосознанно чувствуем разницу в 
произношении, затем учимся различать и, наконец, узнавать. Это познание 
распространяется, как паралич. Сначала Мичиган, потом Висконсин, Нью-Йорк. В 
чем суть знания акцентов?
        Зейг: Знание акцентов распространяется так же, как и паралич Салли.
        Эриксон (перебивая): А ты заметил, как значительно улучшилась твоя 
способность различать акценты после того, как ты побывал за границей?
        Зейг: О, да. Очень интересно слушать немецкий акцент.
        Эриксон: Да, именно слушать. И осознавать, что ты его слышишь.
        Зейг: Да.
        Эриксон: Обычно даже сам не замечаешь, когда начинаешь...
        Зейг: Прислушиваться к акцентам. Ладно. Итак, когда ты поднял руку 
Салли и ее парализовало, паралич распространился на все тело.
        Эриксон: Да. А нам всем хочется, чтобы наше тело было в порядке и 
надежно нам служило. Надежность во всем, включая все тело. Паралич — это плохо, 
это ощущение можно отключить.
        Зейг: Но чувство удобства останется.
        Эриксон: Для начала я хочу, чтобы ты проснулась от шеи и выше, но твое 
тело будет все глубже погружаться в сон... Ты проснешься от шеи и выше.
        Эриксон: От шеи и выше. (Э. поднимает голову.)
        Зейг: Ты выделил голосом слово “выше”, тем самым усилив словесное 
внушение интонационным.
        Эриксон: Это трудно, но ты сможешь. (Пауза.) Как приятно чувствовать, 
что твое тело крепко спит, твоя рука парализована. Как хорошо проснуться от шеи 
и выше. Сколько же тебе лет? (Пауза. Салли улыбается.) Сколько тебе лет?.. 
Сколько тебе лет? (Э. близко склоняется к Салли.)
        Салли (тихо): Хм... Тридцать четыре.
        Эриксон (кивает): Очень хорошо. (Э. откидывается на спинку кресла.) 
Тебе тридцать пять, а почему ты сидишь с закрытыми глазами?
        Эриксон: Она не хотела говорить “тридцать пять”. Вот почему она 
улыбалась. Она постепенно возвратилась к своей уклончивой манере.
        Зейг: Она замешкалась с ответом и вернулась к своей уклончивой манере. 
Проснувшись от шеи и выше, она намеревалась стать самой собой, т.е. взрослой.
        Эриксон: Угу.
        Зейг: Затем она заколебалась и ответила “тридцать четыре”. Но ты опять 
возвращаешься к этому моменту и говоришь “тридцать пять”. В чем тут дело?
        Эриксон: Она постепенно возвращается к своему нежеланию давать четкие 
ответы.
        Зейг: Из-за того, что ты вынудил ее точно назвать “тридцать четыре”?
        Эриксон: Видимо, я не расслышал. В этом не было никакой особой цели.
        Зейг: Позднее ты опять упоминаешь ее возраст, словно давая ей 
возможность поправить тебя. Она говорила очень тихо, вполне вероятно, что ты 
просто не расслышал ее. У нее была возможность поправить тебя, когда ты снова 
упомянул ее возраст, но для этого следовало сделать четкое заявление. Даже если 
ты и не расслышал ее, все равно получилось интересно.
        Эриксон: Надо обращать себе на пользу и ошибки. Ты, должно быть, 
заметил еще одну вещь... Я очень медленно говорил.
        Зейг: Да, ты говорил очень медленно, совсем не так, как ты обычно 
рассказываешь свои истории. Когда ты проводишь индукцию, у тебя гораздо более 
размеренный голос.
        Эриксон: Потому что в трансе человек все делает автоматически и очень 
быстро — слишком быстро, чтобы выразить словами.
        Зейг: То есть, чтобы сформулировать для себя возникающие у него в 
голове ассоциации или высказать их вслух?
        Эриксон: Процесс мышления намного опережает наш язык. Поэтому мы 
полагаемся на бессознательное, которое работает с молниеносной скоростью. С 
помощью замедленной речи индуктор может осторожно изменить протяженность 
времени. Нам ведь с детства твердят: “Смотри на меня, когда со мной 
разговариваешь. Смотри на меня, когда я с тобой говорю. Отвечай немедленно, 
когда тебя спрашивают”. Вас не устраивает только последняя часть ответа, вы 
хотите слышать весь ответ. Но если велено отвечать немедленно, ребенок выпалит 
только конец своего ответа. Поэтому вам первым делом надо добиться некой 
эластичности времени. Тогда гипнотизируемый заговорит с тобой полно, свободно. 
Салли проделала огромную мыслительную работу, когда я спросил ее о возрасте.
        Зейг: Да.
        Эриксон: А все из-за того, что ей надо было как-то обойти привычную 
уклончивую модель поведения.
        Зейг: Необходимость дать четкий ответ вызывала у нее сопротивление на 
бессознательном уровне?
        Эриксон: Нет. В обычном, бодрствующем состоянии ей присущи быстрота и 
уклончивость в ответах. Но она замешкалась, когда я спросил ее о возрасте.