бассейне или бегать босиком — это разрешается. Этими двумя возможностями я 
подвел ее к тому, что вкусно, но не разрешается. Таким образом, я предопределил 
ответ.
        Зейг: Значит, ты снова выстроил мысленную цепочку с установкой на “да”. 
Сначала предлагается одна дозволенная мысль, затем другая дозволенная мысль, и 
вот девочка готова принять как дозволенную и третью мысль. Великолепный ход.
        Теперь относительно доверия. Как ты устанавливаешь доверительные 
отношения в трансе? Ты даешь ей конфету, она ее берет. Ее решение взять конфету 
одновременно решает и вопрос о доверии.
        Эриксон: Угу. А Фрейд утверждал, что нужно три месяца, чтобы добиться 
перемещения во времени.
        Зейг: Великолепный ход. А затем ты интонационно подчеркиваешь, что она 
чувствует вкус конфеты во рту.
        Эриксон: Вот еще что — болтать ногами в воде можно в любом возрасте. 
Гуляние босиком указывает на определенный возраст. Но все это из детства. 
Болтать ногами может и взрослый, поэтому она переводит болтание ногами на язык 
взрослого человека. Далее она переводит на свой язык гуляние босиком как 
привилегию детства и в силу этого туда же внутренне относит и болтание ногами. 
Далее следует конфета...
        Зейг: В результате чего она все больше погружается вовнутрь и в детство.

        Эриксон: Угу. Не всегда ясно, где ты в данный момент находишься во 
временном отношении. Но я знаю правила игры и многозначность слов. Тебе, я 
думаю, было интересно узнать, что будущее — это “впереди и вверху”, а прошлое — 
“позади”. А ведь ты это давным-давно знал, верно?
        
        Эриксон: Придет время, ты вырастешь и будешь рассказывать своим новым 
знакомым, какая у тебя в детстве была самая любимая конфета.
        
        Эриксон: Вот ты взял фотографию, на которой Рокси (дочь Эриксона), я с 
Лорел на руках (новорожденная дочь Рокси, прозванная “Совенком” за свой громкий 
крик) и еще фигурка совы. (Э. держит в руке подаренную Лорел сову, вырезанную 
из железного дерева.) Представляешь, насколько оживет этот снимок для Лорел, 
когда она взглянет на него, а меня уже давно не будет на свете? Эта сова 
наполнит снимок огромным содержанием — человечностью, добротой, глубокой 
задумчивостью, всколыхнет многое в душе. А все так просто. Сова маленькая, а 
она уже большая (если взять в сравнении). Сова внизу, а она вверху. (Э. 
указывает на снимок, где он прижимает к себе Лорел левой рукой, а в пальцах 
этой же руки, пониже девочки, видна деревянная сова.)
        Сейчас, когда ей шестнадцать, посмотрев на снимок, она обратит внимание 
на то, какая сова маленькая по сравнению с большим младенцем. Невидимая связь 
установится между ее теперешним ощущением “большой” школьницы и теплыми 
воспоминаниями о себе, когда она была совсем маленькая, и об этой маленькой 
сове. Видишь, как незаметно увязываются между собой все эти воспоминания?
        Зейг: Это очень трогательная символика. Итак, когда Салли вспомнит о 
конфете...
        Эриксон: Все это останется у нее в памяти. Когда бы она меня ни 
встретила, она всегда вспомнит об этой конфете и обо мне.
        Зейг: А все как следствие того, что тебе удалось установить чувство 
доверия, спокойствия. Ты перестал быть незнакомцем для нее.
        Эриксон: Это долговременная связь. Эта фотография связала надолго... 
фигурку совы и Лорел.
        З. Ты очень добр и к Салли, видно, как ты о ней заботишься.
        Эриксон: А знаешь, какая реакция была у жены Ланса (сына Эриксона)? 
Когда они обручились, она попросила у Ланса его фотографию на память. Ланс 
подарил ей снимок, где я снял его лежащим голышом на ковре.
        Зейг: Младенцем?
        Эриксон: Малышом. И ее любовь словно началась с этого малыша и охватила 
Ланса на все последующее время.
        Зейг: Вот еще один интересный символический прием, который ты 
использовал в работе с Салли.
        Эриксон: Тебе придется многому учиться и многое узнать. Вот прямо 
сейчас я покажу тебе одну вещь. (Э. поднимает ее левую руку.) Я ее подниму и 
положу тебе на плечо. (Э. медленно поднимает ее руку за запястье и кладет ей на 
правое предплечье.) Я хочу, чтобы твою руку парализовало, теперь ты не можешь 
ею двигать. Пока я не скажу, что ты можешь ею двигать, твоя рука будет 
неподвижна. Даже когда ты станешь девушкой, даже когда станешь совсем взрослой. 
Ты не сможешь пошевелить левой рукой и предплечьем, пока я не разрешу тебе это 
сделать.
        Эриксон: Что я здесь делаю?
        Зейг: У меня выстраивается следующая ассоциация. Ты положил ей руку на 
плечо не сверху, где она как бы придавливала Салли, а на предплечье. Это более 
удобная, успокаивающая поза. Она обхватила себя. Через мгновение, когда ты 
пробудишь ее от шеи и выше, она так и останется в этом положении.
        Эриксон: Я парализовал ее тело. В ее словаре паралич — плохое слово. 
Таким оно и останется, пока я не скажу иначе. Я могу устранить все плохое. На 
то я и доктор.
        Зейг: Итак, символика уходит на уровень глубже. Сначала вызвано 
ощущение дискомфорта. Далее возникает ассоциация, вызванная дискомфортом, — 
негативное отношение к состоянию паралича, но это чувство будет тобой устранено.