отрываясь, глядел на часы. Мы трое быстро сделали свой заказ. И тут официантка 
опять принялась вальсировать вокруг Ральфа. Она перебрала с ним меню от первого 
блюда до последнего, обсуждая все их достоинства и, наконец, позволила ему 
выбрать жаркое из ребрышек. Ральф с облегчением вздохнул. Но официантка не 
отставала: “Как вам прожарить? До полной готовности, с корочкой, до 
полуготовности, если с кровью, то очень недожаривать или слегка? А жирку 
побольше или поменьше?”
        Бедный Ральф стойко выдержал всю процедуру выбора жаркого. Наконец, 
добрались до картошки. Каких только картофельных гарниров она не предлагала. 
Наконец сошлись на печеной картошке. Ральф получил исчерпывающую информацию о 
масле, сметане и луковой приправе. Он все никак не мог решить. Так было чуть ли 
не с каждым блюдом. Наконец, еду подали и мы трое с удовольствием принялись за 
нее.
        Официантка не отходила от Ральфа, все время справляясь, как ему 
нравится это, а как то. “Ну хоть взгляните на меня, когда отвечаете”, — 
попросила она. Она все время шутила, словно старый друг дома. “А почему вы не 
подчистили свою тарелку хлебом?” — спросила она под конец и заставила-таки 
подчистить.
        Когда обед был закончен, девушка спросила: “Доктор Стивенсон, вам очень 
понравился обед?” “Да”, — ответил он. “Нет, вы так и скажите”, — настаивала она.
 “Мне очень понравился обед”, — повторил Ральф. “А вам он очень-очень 
понравился?” — спросила снова официантка. Я молча смотрел на Ральфа, он понял, 
что выбора у него нет, и сказал, что обед ему очень-очень понравился. Тогда она 
спросила: “Очень-очень-очень понравился?” Ральф покорно ответил, что обед ему 
очень-очень-очень понравился.
        Официантка с облегчением вздохнула и произнесла: “Я так рада, что обед 
вам очень-очень-очень понравился. У нас в ресторане есть такое правило. Если 
гостю очень-очень-очень понравился обед, он должен поцеловать шеф-повара. Она у 
нас очень толстая. На кухню можно пройти двумя путями. Можно через переднюю 
дверь, а можно и через задний коридорчик, я вас могу проводить и туда и сюда. 
Ну, как пойдем? Через переднюю дверь или через коридорчик?”
        Ральф посмотрел на меня, потом отвернулся и сказал: “Пойдем через 
коридорчик”. Тут официантка произнесла: “Спасибо вам, доктор Стивенсон. Ваше 
согласие идти через коридорчик — уже достаточная награда для всех нас. 
Позвольте мне помочь вам одеться и приходите к нам еще, мы будем вам рады”.
        На следующий вечер Ральф с женой и дочерью и отправились в тот же 
ресторан. Обслуживала их та же самая официантка, но уже по всем правилам 
ресторанной науки. А накануне это я ее подговорил. С тех пор Ральф с большим 
удовольствием ходил со своей семьей в этот ресторан.
        “Ральф, — как-то сказал ему, — здесь, в Фениксе, при этой постоянной 
жаре, твоей жене и дочери не очень весело живется, да и заняться им нечем. А 
между прочим, твоя жена любит потанцевать. “Я не умею”, — ответил Ральф. “Я так 
и предполагал, а поэтому договорился с очень симпатичными девушками, чтобы они 
научили тебя танцевать. Конечно, первой предложила свою помощь твоя жена, но я 
решил, что хорошенькие девушки предпочтительнее”. “Пусть меня учит жена”, — 
заявил Ральф.
        Вскоре он зашел ко мне с сообщением: “Ты знаешь, я всегда мечтал 
присоединиться к этому веселому танцу, когда танцуют вчетвером с разными 
фигурами. Ничего, если я как-нибудь затею этот танец?” — “Прекрасная мечта, 
Ральф. Ты получишь огромное удовольствие. Но за это ты должен отблагодарить 
жену и дочь. Сыграй им на виолончели, но так, чтобы им не пришлось слушать тебя 
у запертой двери спальни”. Ральф согласился дать открытый концерт для жены и 
дочери и не раз отводил душу, отплясывая свой любимый танец. Он даже как-то 
принял участие в пьесе, которую поставили участники танцевального клуба.
        Ральф так увлекся танцами, что каждый вечер ходил с женой в клуб. А 
поскольку таких клубов в Фениксе было несколько, они не пропустили ни одного. 
Он даже прислал мне по почте весьма игривую открытку, что для него было почти 
подвигом. На открытке была изображена уборная под открытым небом, на одной 
двери надпись “Ковбой”, на другой — “Ковбелль”11
        “Есть еще одно препятствие, — сказал я Ральфу, — которое тебе надо 
преодолеть для выздоровления. Пока дела у тебя идут хорошо. С тех пор, как ты 
переехал в Феникс, твоя мать звонит тебе дважды в неделю и ты по часу 
отчитываешься перед ней о своем житье-бытье. Кроме того, она еженедельно 
присылает тебе от двух до четырех пространных писем. Чтобы ответить на эти 
письма, тебе приходится исписывать по крайней мере десять листов бумаги в 
неделю, дополнительно к тому времени, что у тебя занимают ее телефонные 
разговоры.
        Все это надо поломать, и пуповину обрежу я. Купи садовый столик и 
поставь у себя в саду. Достань одну пустую бутылку из-под виски с сохранившейся 
наклейкой, и другую, наполовину опорожненную, тоже с яркой наклейкой. Купи себе 
соломенную шляпу и садись в саду. Босые ноги положи на стол, на нем будет 
валяться на боку пустая бутылка, но так, чтобы была видна наклейка, а 
полупустая будет стоять перед тобой этикеткой к зрителю. Шляпу сдвинь набекрень.
 Откинься в кресле, балансируя на двух задних ножках стула, глаза полуприкрой. 
Жена подкрасит тебе нос и щеки своими румянами. Мы сделаем отличную цветную 
фотографию и отправим твоей мамаше”. С тех пор он не получил от любимой мамаши 
ни одного письма и ни одного звонка.
        Как-то летом Ральф написал матери: “Лаура, Кэрол и я хотим провести 
отпуск в домике на озере с такого-то по такое число”. Мамаша туда и носу не 
показала. Они никогда еще так отлично не отдыхали.