галлюцинаторной прогулки частота его дыхания и пульса заметно изменилась.
Попытавшись впервые вызвать у себя визуальные и слуховые галлюцинации, он 
обнаружил, что это гораздо труднее, а также отметил, что при этом неизменно 
стремился выйти из состояния транса. Наконец, он пришел к заключению, что если 
у него возникают галлюцинации ритмических движений тела, он может привязать к 
этому галлюцинаторному ощущению звуковую галлюцинацию. Эта мера оказалась 
наиболее успешной, и снова он поймал себя на том, что ему интересно, слышу ли я 
эту музыку. Частота его дыхания и легкое покачивание головой в какой-то мере 
выдавали его состояние. От простой музыки он перешел к галлюцинации оперного 
пения, а потом начал бормотать какие-то слова, которые, как мне показалось, 
имитировали мой голос, спрашивающий его о глубокой рефлексии. Я не мог понять, 
что происходит. После этого он перешел к визуальным галлюцинациям. Попытка 
открыть глаза вывела Хаксли из состояния транса. После этого он держал глаза 
закрытыми, чтобы не прерывать своих действий в легком и среднем состояниях 
транса. Его первой визуальной галлюцинацией было почти “живое” течение его ума 
с отчетливым сильным ощущением пастельных цветов, изменяющих оттенок во время 
волнообразного движения. Он связал этот опыт со своими ощущениями “глубокой 
рефлексии” в моем присутствии, а также со своими прежними психоделическими 
опытами. Хаксли не считал это достаточно убедительным для тех целей, которые он 
ставил перед собой в этот момент, ибо чувствовал, что слишком большую роль тут 
сыграли яркие воспоминания. Следовательно, он намеренно решил увидеть в своих 
галлюцинациях какой-нибудь цветок, но подумал, что, поскольку в звуковых 
галлюцинациях определенную роль сыграло ощущение движения, он с полным 
основанием может прибегнуть к тому же средству, чтобы вызвать визуальную 
галлюцинацию. В этот момент, как выяснилось при обсуждении, его очень 
интересовало, вызывал ли я когда-либо у своих испытуемых галлюцинации, 
комбинируя различные сенсорные поля. Я сказал, что для меня это было типичной 
практикой.
Хаксли продолжал свою визуальную галлюцинацию, чувствуя, как его голова 
поворачивается из стороны к сторону, качается вверх и вниз; следя за едва 
видимым, ритмически движущимся предметом. Постепенно образ предмета становился 
все более и более четким, пока наконец он не увидел розу гигантских размеров, 
вероятно, около трех футов в диаметре. Этого Хаксли не ожидал и сразу понял, 
что это было не оживление в памяти, а самая настоящая галлюцинация. Он понял 
также, что вполне может добавить к этой картине обонятельную галлюцинацию, 
например, сильный свежий аромат, не похожий на аромат розы. Эта попытка тоже 
была успешной. Проведя ряд экспериментов с различными галлюцинациями, Хаксли 
вышел из состояния транса, и мы подробно обсудили все, что у него вышло. Ему 
приятно было узнать, что его экспериментальные открытия, сделанные без моей 
помощи и без моих внушений, полностью соответствовали результатам плановых 
экспериментов с другими субъектами.
В ходе обсуждения мы затронули вопрос об анестезии, амнезии, диссоциации, 
деперсонализации, регрессии, потере чувства времени, гипермнезии (пункт, весьма 
трудный для проверки, поскольку Хаксли обладал почти феноменальной памятью) и 
воскрешении совершенно забытых событий.
Хаксли обнаружил, что анестезия, амнезия, потеря чувства времени и гипермнезия 
вполне возможны в легком состоянии транса. Другие же явления, которые он 
настойчиво у себя вызывал, приводили к возникновению более глубокого транса.
Анестезия, которую он вызывал у себя в легком трансе, была более выраженной в 
определенных частях тела. При попытке распространить анестезию на все тело, 
начиная с шеи,, Хаксли обнаружил, что начинает “скользить” в глубокий транс.
Амнезия, как и анестезия, была эффективной только тогда, когда носила 
выборочный характер. Любая попытка вызвать общую амнезию приводила к 
возникновению глубокого транса.
Потеря чувства времени оказалась вполне возможной, и Хаксли предположил, что 
часто и подолгу использовал ее в своем . состоянии глубокой рефлексии, хотя 
формально впервые познакомился с этим понятием благодаря мне.
Гипермнезия, которую так было трудно проверить из-за его великолепной 
способности помнить прошлое, проявилась, когда я попросил его в состоянии 
легкого транса быстро назвать, на каких страницах в его различных книгах можно 
найти некоторые параграфы. Услышав эту просьбу в первый раз, Хаксли вышел из 
состояния легкого транса и сказал: “Ну, Милтон, вряд ли я сейчас могу это 
сделать. Я, скорее, смогу процитировать наизусть большую часть этой книги, но 
номер страницы с каким-то параграфом — это почти немыслимо”. Тем не менее, 
когда он вернулся в состояние легкого транса, я назвал ему том и вслух прочел 
несколько строк из параграфа, а он должен был назвать страницу, где находится 
этот параграф. Его ответы были верными в шестидесяти пяти процентах случаев. 
Когда он вышел из состояния легкого транса, ему была дана команда оставаться в 
сознании и выполнить ту же задачу. Если в состоянии легкого транса номер 
страницы как бы “вспыхивал” в его мозгу, то в состоянии бодрствования ему 
приходилось в уме закончить параграф, начать следующий, потом вернуться к 
предыдущему параграфу, а потом уже попытаться “угадать номер страницы”. Хаксли 
не смог сделать это также быстро, как тогда, когда он находился в состоянии 
легкого транса. Когда ему позволили тратить на эту задачу столько времени, 
сколько он пожелает, точность его ответов не превышала сорока процентов, причем 
только с недавно прочитанными книгами.
Затем мы повторили в среднем состоянии транса все те задачи, которые Хаксли 
выполнял в легком состоянии транса. Он сделал это гораздо легче, но постоянно 
испытывал ощущение, что впадает в более глубокий транс.
Потом мы вернулись к вопросу о глубоком гипнозе. У Хаксли легко возник глубокий