равно где и когда?" – я связываю клиентку по рукам и ногам. Она отвечает: 
"Конечно" – и теперь неминуемо должна все мне рассказать вне зависимости от 
того, что именно с ней произошло. 
       Росси: То есть, Вы заставили ее сказать "конечно" для тотального 
обобщения. Вы вырываете у нее обещание рассказать Вам нечто неприятное. И это 
обещание действительно связывает клиентку по рукам и ногам, поскольку она – 
особа высокоморальная и всегда держит свое слово. Вы пользуетесь тем, как она 
относится к своему обещанию. Такие моральные обязательства со своей 
"метавысоты" заставляют клиентку поделиться с Вами своими неприятностями. 
       Я обратил внимание на то, что Вы оставили без внимания детскую привычку 
клиентки грызть ногти. Думаю, что Вы не заинтересовались этим потому, что 
клиентка и сейчас (в своем "регрессивном" состоянии) способна утверждать, что 
она бросит грызть ногти, когда вырастет (кстати, сейчас она и впрямь отказалась 
от этой привычки). В той перестройке отношения к жизни, для которой Вы 
обращаетесь к возрастной регрессии, Вы стараетесь как можно ближе подойти к 
тому, что более непосредственно связано со "взрослыми" проблемами клиентки – в 
частности, с ее страхом воды. Вы не обращаете внимание на привычку грызть ногти,
 потому что знаете, что с этим она справится сама. Может быть, Вы хотите еще 
что-нибудь добавить? 
       Эриксон: Нет. Я лишь сам удивляюсь своей осторожности в обращении с 
клиенткой. 
       Росси: Да. Это возвращает нас в 1945 год (Когда Эриксон после 
лабораторных исследований гипноза начал свою работу в клинике. В его 
исследованиях осторожность играла не последнюю роль.) 
       Эриксон: Я спрашиваю: "Ну, и когда мы теперь увидимся?" Я завоевал 
полное доверие клиентки в роли Февральского человека, поэтому она хочет 
сохранить схему наших отношений и говорит: "Наверное, лучше всего в феврале". Я 
предоставляю ей иллюзорный выбор: "В следующем феврале, в послеследующем, или в 
послепослеследующем?" Упоминая об Октябрьском человеке, я заставляю клиентку 
признаться в том, что она предпочитает Февральского человека: "Вы мне нравитесь 
как Февральский человек." 
       Росси: Ее устраивает то, что здесь она ничем не рискует. 
       Эриксон: Да. Я предоставляю ей полную свободу, но на самом деле клиентка 
не свободна в своем выборе.
       
       
       1.41. Шестой "визит" Февральского человека: новые паттерны 
психологического понимания в юности; неуловимые намеки, рефрейминг, предписание 
симптома и временное связывание; метауровни у детей
       Клиентка: О, Вы даже не поговорите со мной!
       Эриксон: Нет-нет, поговорю. Я только хотел бы узнать, какой сейчас месяц.

       Клиентка: Октябрь.
       Эриксон: Я опоздал?
       Клиентка: Да.
       Эриксон: А какой год?
       Клиентка: А Вы не знаете?
       Эриксон: Я ведь только что спросил у тебя, какой сейчас месяц.
       Клиентка: И Вы не знаете, какой год? 1939-й. (На самом деле 1945-й).
       Эриксон: (Пожимает клиентке руку) Сколько тебе лет?
       Клиентка: Тринадцать.
       Эриксон: Как у тебя дела в школе?
       Клиентка: Я там новенькая. Это ужасно плохо. Я почти самая младшая в 
классе. Это очень неприятно. Кого ни возьми – все старше меня.
       Эриксон: Ну, не знаю. Они все уже будут старыми девами, а ты все еще 
будешь юной девушкой.
       Клиентка: Теперь нет старых дев.
       Эриксон: А кто же есть?
       Клиентка: Одинокие женщины.
       
       Эриксон: В глазах самого младшего все остальные обладают одним 
неоспоримым достоинством – они старше. Можно сказать, что возраст – это очень 
важная вещь. 15-летняя девушка описывает 25-летнего молодого человека как 
старика. Но когда я говорю: "Они все уже будут старыми девами, а ты все еще 
будешь юной девушкой.", я сею сомнение в душе клиентки. И теперь для нее 
"старые девы" уже не "старые девы", а "одинокие женщины". 
       Росси: Такое различие в определениях указывает на то, что клиентка 
взрослеет. Ее нынешнему возрасту свойственны свои психологические тонкости, и 
она делится ими с Вами. Можно, кстати, высказать интересное предположение о том,
 почему язык постепенно меняется в зависимости от возраста. В едва заметных 
языковых изменениях закодированы уникальные паттерны понимания, новые способы 
осознания, характеризующие каждое последующее поколение. Новый способ 
изображения ситуации, новый общественный статус, новые взаимоотношения с людьми 
– это не просто эвфемизмы, это зарождающиеся схемы новой психологической 
адаптации. Препятствовать этому новому речевому стилю (т.е. слэнгу) – все равно 
что препятствовать новому способу осознания. И поэтому молодежь всегда права, 
когда обзывает "языковых пуритан" "старыми дураками", хотя, конечно, именно эти 
"старые дураки" сохраняют традицию употребления слов в том значении, которое 
было выработано еще предшествующими поколениями. 
       Эриксон: (Эриксон рассказывает нам о тех неуловимых деталях поведения и