«Женщина здесь как цветок под ветром времени; время безжалостно к ней, и это 
еще несправедливей смерти… Я знал и знаю мужчин, не уступивших течению лет, 
оставшихся мужчинами, не стариками, ибо их суть заключалась в таланте, мужестве,
 уме. Они продлевали себя в тысячелетиях подвигами, мыслями, свершениями… Но 
это – дорога мужчин, а с женщинами все иначе. Женщина суть красота, неувядающая 
и вечно юная – но как сохранить на Земле живую красоту? Здесь полагают, что 
старость, смерть и тлен естественны, что все живое и прекрасное умрет и 
обратится в прах. Вот приговор земной науки, несовершенного творения философов! 
Правда же известна лишь молодым красивым женщинам: они уверены, что красота их 
не померкнет, стан не согнется, волосы не потеряют блеска, и что морщины, 
дряхлость и полиартрит – лишь страшные бабушкины сказки. Резон у них простой: я 
так хочу! И в этом – истина.

Михаил Ахманов «Я – инопланетянин»






Глава 8. Будущее по Михаилу Ахманову


В предыдущей главе мы рассмотрели и проанализировали несколько вариантов 
вымышленного будущего. Памятуя о том, что художественные средства часто 
оказывают более сильное воздействие, чем логические выкладки, я включил в эту 
книгу отрывок из своего последнего романа «Ливиец». Мое творение – утопия, но 
она отличается от миров моих великих предшественников, Лема, Ефремова, 
Стругацких. Их «счастливое завтра» слишком близко к нам, удалено на двести, 
пятьсот или тысячу лет; их герои не всемогущи, они не могут погасить звезду или 
проникнуть в прошлое; наконец, конфликты их будущего – это конфликты наших дней.
 В своем романе я попытался «продвинуться» очень далеко от рубежа XX–XXI 
столетий, минимум на десять тысяч лет. Мир, в котором живут мои герои, 
качественно иной; люди в нем практически бессмертны, не ограничены силами 
Мироздания в своих перемещениях, желаниях, свободе, и находятся в контакте с 
высшими существами, которых мы обозначили как цивилизацию III типа. В их 
обществе, конечно, имеются конфликты, иногда такие же, как у нас, а иногда 
другие, но сейчас я не буду акцентировать на этом ваше внимание. Поясню только, 
почему мой герой зовется Ливийцем. Это его прозвище; он историк древности, он 
восстанавливает историю загадочного народа, обитавшего некогда в Сахаре, и с 
этой целью погружается в прошлое. Но эти его путешествия бестелесны, ибо 
никакой материальный объект не может преодолеть барьеры времени; в прошлое 
уходят его ментальная матрица, его интеллект и индивидуальность, внедряясь в 
нужный момент в сознание человека далекой эпохи.



Ливиец

– 01 –
Гигантский Южный Щит, даривший Антарду жизнь и благостное тепло, казался 
призрачной тенью в глубине ночного неба. Сейчас его гиперболоид был развернут 
боком и походил на лезвие искривленного меча, рассекающего вышитый яркими 
звездами полог от горизонта до слабо сиявших шлейфов, с их жилыми куполами, 
тороидами верфей и ретрансляторами. Такие серповидные клинки, не бронзовые, а 
железные, привозили в Египет из сирийских городов, и моя рука еще не забыла их 
смертоносную тяжесть.
Я поднял голову, всматриваясь вверх. Первый предвестник рассвета – небо чуть 
поблекло… Ночь выдалась безлунной, и от того шлейфы, расходящиеся конусом, 
светятся сильнее, а звезды за ними горят будто ледяные драгоценности в холодной 
космической тьме. Одни неподвижны, другие кто-то перекатывает по небосводу с 
края на край, швыряет горстями из бесконечности то к зениту, то к невидимой 
черте земной атмосферы. Те, что блестящими искрами стремятся вниз, скутеры и 
челноки любителей сильных ощущений, а над ними, в вышине, меж звезд и мерцающих 
шлейфовых полос, плывут огни круизных лайнеров и боевых кораблей Констеблей. 
Сотни огней, рубиновых, алых, золотистых, изумрудных…
Земля дремлет, но небеса полны жизнью, подумалось мне.

Земля и в самом деле еще не пробудилась. Сад, в котором росла одна-единственная 
яблоня-биоморф, раскинувшая вокруг похожие на сытых питонов ветви, и 
прораставшая сквозь них сирень, и золотистый тростник, оплетенный стеблями 
орхидей с резными, будто сотканными из клочьев тьмы соцветиями, и купольный дом 
с парой Туманных Окон в глубине – словом, весь бьон
[23]
Октавии и все его окрестности казались нереальными, точно волшебный, скрытый от 
глаз людских карнавал плавающих в предутренних сумерках фантомов и масок. Сон в 
это время особенно крепок, и, покоряясь ему, дремлют травы и деревья, стрекозы 
и бабочки, вода и камни в ближнем ручье и даже неугомонное днем пернатое племя.

Октавия, моя возлюбленная с Тоуэка, тоже спала, и веера длинных пушистых ресниц