женщинами, два раза в неделю читала разные нравственные поучения, причем, 
подчеркиваю, о политике не говорилось ни слова, и требовали, чтобы мы все были 
хорошими и честными работниками своей страны. Также нам говорили, что с 
масонством этот кружок не имеет ничего общего. С мужчинами занималась или 
НЕСТЕРОВА, или ее ученик КЛИМЕНКО (сейчас в Соловках). Он и КОЛОКОЛЬЦЕВА, 
жившая в той же квартире, собирали со всех деньги. Потом, более подходящие, по 
мнению Учителей, ученики начинали сидеть в темной комнате и развивать 
ясновидение. Лично я ничего не видела, что тоже показала на допросе. Были там 
еще какие-то посвящения выше – мартинезизм и еще что-то, но я до них не была 
доведена, а слышала об этом уже от отошедших от кружка людей, и то мельком, так 
что рассказать по существу ничего не могу. В общем, следовательно, в разговорах,
 лекциях, поучениях проводилась программа, изложенная мною на прилагаемом 
отдельном листке об оккультизме. Но на словах, на деле же было так: больше 
любили, конечно, тех, кто мог больше платить. Старшие должны были доносить на 
младших. Все было фальшь и выпрашивание без мало-мальски принятого стеснения 
всего необходимого для жизни и известной роскоши МЕБЕСА. Все это можно было 
разглядеть не сразу, постепенно, т. к., в общем, велось все очень тонко и 
игралось на самолюбии каждого. После допроса АСТРОМОВА потянули всех, бывавших 
на этой квартире и проявивших себя в том или ином отношении более активно, в 
ГПУ. Ранее отошедшие, тоже ничего не скрыли. Я, как и все, в обожании 
НЕСТЕРОВОЙ переходила потом почти что к ненависти к ней, как и у них, и потому 
они рассказали еще и много таких дел, которых я не знаю, некоторые из них так 
сказали мне потом. При мне в кружке было человек 25, а раньше было, говорят, 
человек 40, имена всех в ГПУ известны.
Старшим ученикам поручалось набирать людей, знакомить с оккультизмом, для чего 
они, т. е. ученики, читали лекции, самые начальные, или у себя на дому 
(например, БАРЕСКОВ, который теперь в Енисейской области, и КЛИМЕНКО, в 
Соловках), или по чужим местам. Ровно девять раз был по чужим квартирам и у 
меня в такой роли ГАБАЕВ (в Усть-Куломе), что я тоже показала, в 1924—25 гг. 
И иногда, когда мне было удобно дома, в том же году приходила с четырьмя 
учениками КОЛОКОЛЬЦЕВА. Меня при этом не бывало дома, и сама я никогда никого 
не «подводила». И каюсь в том, что не ушла раньше, хотя уже считала кружок за 
дом сумасшедших. Но тут виновата моя слабохарактерность, за что я и получила 
должное наказание. Когда нас позвали в ГПУ, у Учителей не нашлось даже теплого 
слова нам сказать. И тут мне стало ясно, какой я была игрушкой в их руках. 
Я послала дочь мою сказать им после моего допроса в ГПУ, что больше к ним не 
приду, мне все стало ясно. Они знали, что все рассказал АСТРОМОВ, но тем не 
менее объявили (МЕБЕС, НЕСТЕРОВА), что я все рассказала, что я – предатель, и 
так далее. И я все с ними порвала, завеса спала с моих глаз. МЕБЕС 
воспользовался моим горем и глупостью, и непривычкой к самостоятельной жизни, и 
ловко пользовался этим для своих благ, а когда со мной случилась беда, – 
объявил предателем, и кончено. А между тем, я ничего не сказала, чего не знали 
в ГПУ, и он это знает, и это его характеризует. Он знал, что я еще кормлю трех 
детей своих. Конечно, я сама виновата, но я и наказана. У меня – глупость, а у 
него – сознательность. Вообще, на деле, в помощи другому, ни даже хороших 
отношений между учениками, ни помощи людям вообще, – ничего этого не было, так 
как все шло только на эгоизм Учителей.
Кроме того, у них было очень деспотическое и требовательное отношение к живущим 
у них в квартире. Сперва была пожилая женщина, потом ученица – мать с дочерью, 
которые все бежали с драмой от МЕБЕСОВ.
Добавляю в заключение, что я многое узнала в ссылке и после допросов в ГПУ об 
этих лицах, так как очень близко к их жизни в Ленинграде не допускалась, хотя 
Учителя раза три и брали у меня в квартире ванну, но все же суть дела я от 
этого не могла разобрать.
Теперь я считаю своим долгом уберечь всякого от той ловушки, в которой я была, 
ослепленная своим горем, смертью мужа и восемнадцатилетнего сына.
Для полноты картины добавлю еще некоторые детали. Между разными степенями 
проходил разный срок – от полугода до полутора лет в связи с разными 
обстоятельствами, в частности, и с платежеспособностью ученика. Фактически, на 
его нравственные стороны не обращалось никакого внимания, а всякого ушедшего 
обливали грязью, нисколько не стесняясь ни лгать, ни клеветать.
В частности, насколько мне известно, мне одной было предъявлено обвинение в 
поддержке кружка средствами. Это получилось, как я полагаю, из-за рассказа 
севастопольской истории АСТРОМОВЫМ. О других же лицах и случаях он не знал. 
Говорю это к тому, чтобы показать, что там брали вообще со всякого все то, чему 
поддавался этот «всякий» под влиянием тем или иным, главным образом, НЕСТЕРОВОЙ.


В заключение повторяю, что мне стало ясно и понятно все, особенно после моего 
ухода, когда встречи с ранее ушедшими, которые нам запрещались, мне многое 
объяснили, а личные наблюдения в ссылке – уже всецело дополнили картину».
[107]

Так же «Соловьева» сообщила об оккультно-мистическом учении, которое Григорий 
Мебес и его последователи преподавали ученикам. Процитируем фрагменты этого 
документа:
«Самое слово «оккультное» означает «тайное». Оккультизм – значит, тайные науки. 
Тайными эти науки считаются потому, что доверять их массе, толпе, которая может 
быть еще не на достаточной моральной и интеллектуальной высоте, нельзя, т. к. 
человек, не достигший известного морального и интеллектуального уровня, может