Расин, Сервантес, Гёте,


Гойя, Вермеер, да Винчи,


Бетховен, Вивальди, Моцарт.

Я избавился от него, поставив ему выпивку.
Пока Николу представляли королевским наместникам, я на белградском рынке 
прислушивался к обрывкам забытой песни времен великого переселения сербов. С 
восторгом изучал выражение львиных морд на теразийском фонтане. Вспотев, я 
чувствовал, как мухи ползают по моим волосам. Пока Никола изучал коллекции 
Высшей белградской школы, я в лавке величиной с просторный шкаф купил у серба 
иудейского вероисповедания по имени Моша Авраам Маца зонтик, чтобы хоть как-то 
защититься от солнца. Пополудни, когда приземистые дома, как улитка рожки, 
выпускали тени, Никола читал студентам лекцию о сверкающих улицах и светлых 
ночах будущего.
— Я стараюсь вдохновить вас, — не скрывая, заявлял Никола. — Потому что никто 
не поддерживал меня, пока я был студентом.
Студенты кричали ему:
— Живео!
Пока студенты слушали его, я читал о нем в газетах. С газетной полосы на меня 
смотрел самый великий человек, о котором я когда-либо слышал, а не мальчишка, с 
которым я провел все детство. Меня охватило нетерпение: я должен увидеть его! 
Писали, что он «звезда первой величины» и «сербский гений». Писали, что веки у 
него всегда прикрыты, потому что он живет в собственной бессонной мечте. Мягко 
улыбаясь, он, говорят, живет в действительности будущего. Меня эта 
действительность интересовала в меньшей степени, потому что был июль, была 
страшная жара, и я передвигался по улице короткими перебежками от тени к тени.

Глава общины и профессора? Высшей школы отвели Николу на Калемегдан
[13]
. Играл военный оркестр. Пока Тесла восхищался видом на Саву и Дунай, я прикрыл 
лицо газетой и подремал. Жара спала. Я открыл окно. В нем затухал малиновый 
пожар над Бежанийской косой. Ветер с Савы посвежел. Я услышал, как поет 
какая-то женщина. Плескалась вода. Я вышел прогуляться; весь город говорил 
только о нем.

— Он остался таким общительным, — шептал кто-то.
Говорят, что в Высшей школе он заявил, что его успехи принадлежат не ему лично, 
а всему нашему сербскому народу.
— «Народу», пошел бы он в задницу! — разозлился я. — Народ, что ли, изобрел 
мотор переменного тока? Народ придумал беспроволочную передачу энергии?
Из распахнутых дверей трактира «Дарданеллы» лился запах, которым древние греки 
и евреи кормили богов. Аромат жаркого пригласил меня войти. Я столкнулся со 
стриженым парнем, который нес из трактира кувшин пива. Парень упал и пролил 
пиво. Я бросил на стол серебряную монету. Она затрепетала как мотылек, и парень 
успокоил ее, сжав большим и указательным пальцами.
Внутри на стеле висел портрет человека с горящими глазами. Под ним старинным 
почерком стояло: «Господин Сава Саванович». На другой фотографии группа мужчин 
в шубах позировала на фоне убитого тираннозавра. Подпись: «Георгию Йонеллу — 
Джордже Янкович, Неготин, 1889».
Любительская труппа давала представление «Девять Юговичей». Румяные юноши 
декламировали под мерцающими лампами. В это время два поэта жестоко поспорили, 
кто из них умрет первым. Оба старались перекричать друг друга:
— Я для тебя прекрасный некролог напишу!
Из угла помахал мне рукой «мастер сонета», которого я встретил на Скадарлии. 
Зал был полон, и лысый господин пригласил меня за свой стол.
— Что будете? — спросил официант.
Приняв меня под свою опеку, зеленоглазый лысый господин приказал официанту:
— Принесите господину что-нибудь конкретное.
Уйдя в Кантовы «дымы и туманы», официант принес отбивную величиной с локоть.
— Так-так! — одобрительно кивнул господин.
Он протянул мне руку и представился: Банди Форноски, сербский вице-консул в 
Бухаресте. Начитанный Форноски сообщил, что «Стандарт», орган Консервативной 
партии Англии, предложил поделить Сербию между Австрией и Болгарией.
— Вы знали об этом?
— Нет, ничего не слышал. — И я добавил: — Я не знаю, кто такой Сава Саванович.
— Очень славный человек, — таинственно ответил Форноски.
— Он был поэтом? — попробовал угадать я.
Форноски воздел руки:
— Нет, поэтом он не был. Его деятельность носила иной характер.
— Так кем же он был?
— Вампиром, — умильно ответил вице-консул.
Пока на улице дымы, похоже, превращались в кошек, а кошки в дымы, Форноски 
своим южным говорком поведал про оловянные рудники в Румынии, которые он 
основал со своим младшим партнером, князем Вибеску.
— Это сладкие денежки, — закончил он, оскалившись, как пантера.
— Да, замечательно, — сказал я.