Залпом опрокидывал рюмку. Ракия вбивала в его сердце клин, обжигала и согревала 
желудок. Он чувствовал тепло в груди. Плечи опускались, мысли смягчались. 
Забытая сигарета прожигала краешек столешницы. Он вздыхал, и постыдная 
капитуляция превращалась в сладостное облегчение.
Однажды самоубийственно скучной зимой в трактире «Ягненок» он проиграл Распопу 
и Ненаду Алагичу все до копейки. Он вернулся домой и попросил мать:
— Дай денег отыграться!
Мать верила, что людей нельзя исправить, их надо только любить. Открыла 
шкатулку и отдала ему все семейные сбережения.
— Вот тебе. Проиграй всё. И выгони эту страсть из себя! — торжественно 
произнесла она.
Никола вышел из дому и направился в трактир «Ягненок», где с нетерпением 
ожидали его Алагич и Распоп. И опять он превратился в камень, катящийся с горы. 
Он едва не падал на каждом шагу. Рука сжимала холодную пачку банкнот. И ноги 
сами несли его. И попытался он остановиться, как кучер пытается удержать экипаж,
 несущийся в пропасть. Его несла инерция. Заскрежетал металл. И Никола 
остановился.
Какое-то время он глотал слюну. Какое-то время освобождался от чего-то с 
помощью вздохов.
— Что делать?
Его скрутила судорога. И ноги сами повели его в противоположную сторону. Его 
шаги до зари звенели на булыжных мостовых Госпича. Вернувшись домой, он 
обнаружил, что мама еще не ложилась.
— Все, больше никогда! — поклялся он ей.
Но Джука оборвала его:
— У отца удар!
— Что с ним случилось? — встревожился излечившийся картежник.
Джука приложила палец к губам и убедила его лечь в постель. Потом поднялась в 
комнату отца Николы и тихо запричитала:
— Бедный мой Милутин!
— Я не бедный, — сжал он руку жены. — Умирать стану, но бедным себя не признаю.



26. Вся природа замерла

— Мой отец был уважаемым человеком, но он не был добрым, — рассказывал Никола 
Тесла в Праге Франтишеку Журеку.
Последняя встреча сына с отцом нанесла им обоим ледяную рану. Казалось, комната 
взорвется от холодного молчания. Никола сидел на кровати больного, совсем как 
когда-то Милутин во время холеры сидел на его койке. Щеки и глаза провалились. 
Милутин едва смог произнести то, что хотел:
— Я обещал отправить тебя на учебу в Грац. Обещай, что продолжишь учебу в Праге.

Николы не было дома, когда старца хоронили. Рассказывали, что день был 
пасмурный, а когда гроб опускали в могилу, засияло солнце. Ему рассказывали, 
как по доброму обычаю три дня мужчины и женщины толклись в доме, настолько 
утомив родственников, что те не в силах были ни о чем думать.
Вал посетителей затопил Джуку, Милку, Ангелину и Марицу печальными разговорами, 
которые следовало поддерживать ракией, произнесением народных мудростей, 
чашками кофе, мытьем посуды и выслушиванием советов. Все говорили о покойнике. 
Алагич припомнил, как однажды рассказал ему о человеке, который всю ночь следил 
за волком, а к утру поседел. Тогда Милутин отмахнулся от него:
— Да не было всамделе ни волка, ни мужика!
Припомнили, как он ругался сам с собой на разные голоса и какая у него была 
память. Богословскую академию он закончил «превосходно первым». Возвышенный 
Милутин! Декламировал Шиллера. Всегда забывал про очки, воздетые на лоб. Летом 
не прятался в тень, а вышагивал посреди улицы. Умный человек. Хороший человек — 
все сходились на этом.
— А ведь только разменял седьмой десяток.
— Какая жалость!
И всю бы эту толкотню в доме можно было бы вынести… Все, что угодно, только не 
пустоту, не это одиночество. Страшно им стало, когда они остались в доме одни.
— Как он умер? — спросил Никола, когда примчался в Госпич.
Мама положила ему руку на плечо:
— Он лежал в моих объятиях, тяжело дышал. Мучился. Потом я его выпустила. 
«Милутин! — сказала я. — Милутин! Можешь уходить». Он посмотрел на меня. 
Зажмурился. И испустил дух.
Только на третий день Никола открыл ящик письменного стола.
В нем хранились отцовские святыни.
Что было в свертке, перевязанном красно-голубой ленточкой?
Письмо: «Ваш сын — звезда первой величины». Отлично!
А это?
Письмо профессора Рогнера, в котором тот советовал попу Тесле отозвать сына с 
учебы, чтобы тот не убил себя работой.
Он нашел папку и развязал фиолетовую тесемку. Из папки выпали старые письма. 
Поп Милутин писал жителям Сени совсем как апостол Павел коринфянам. Он объяснял 
им:

«Мастер, что в дому церковном молельном Господа Саваофа из средины тела его