что давайте не будем тратить наше время и распрощаемся. Я все равно ничем 
помочь не смогу.
Теперь разговор был завершен окончательно и бесповоротно. Дверь захлопнулась. 
Не зная, что делать дальше, я поднял глаза… и уставился прямо в прекрасно 
замаскированный объектив видеокамеры. Мне стало не по себе. Я повернулся и 
быстрым шагом пошел прочь. И все же, отойдя на порядочное расстояние, не мог 
удержаться и оглянулся.
В окне второго этажа был виден силуэт человека. Человека, который стоял и 
наблюдал за мной. Это не был мой нелюбезный собеседник — фигура в окне была 
гораздо более тонкой. Не знаю почему, но мне показалось, что там стоит старик. 
Глубокий старик.
Я повернулся и зашагал прочь.



Отчаяние Долорес

Зайдя в кафе и заказав кружку пива, я попытался подвести итог. Сын Штайнферинга 
— если это, конечно, был его сын — явно лгал. Он даже не спросил, какие именно 
события в Лиме я имею в виду — сразу понял, о чем речь. И устроил мне форменный 
допрос… Впрочем, он тоже узнал ненамного больше. Возможно, я зря назвал свое 
настоящее имя, но просчитать ситуацию наперед, увы, не всегда возможно.
Баланс был не в мою пользу. Все, кто хоть что-нибудь знал, либо прямо 
отказывались говорить, либо лгали. Это значит, что в Лиме двадцать с лишним лет 
назад действительно произошло нечто экстраординарное, но вот что именно?
Я отхлебнул пива и задумался. Все ниточки оборваны. Так что же, возвращаться 
домой, в Аргентину? Но… не бывает отчаянных положений, бывают отчаявшиеся люди. 
Так говорил один из лучших немецких военачальников Гейнц Гудериан. А 
отчаиваться я не собирался.
В конечном счете во всей этой истории есть еще одна зацепка. Национальный 
медицинский центр Перу. Де ла Квинтура был не врачом-одиночкой, он работал в 
мощной организации. Вся эта история с «Гитлером» не могла не оставить следов. С 
тех пор прошло не так уж много времени, чуть больше двадцати лет, и наверняка 
еще остались те, кто помнит события восемьдесят шестого…
…В Национальном медицинском центре Перу сбылись мои худшие опасения. Да, там 
было полно людей, которые работали больше двадцати лет. Да, хватало и тех, кто 
помнил де ла Квинтуру. За три дня я побеседовал с дюжиной старых сотрудников, 
которые не могли не помнить события, происходившие в мае 1986 года… Но каждый 
раз, когда разговор приближался к этой теме, я натыкался на стену. Ни прямые 
вопросы, ни окольные пути не помогали. К концу третьего дня я оказался в том же 
кафе с кружкой пива. Я был в тупике. И, наверное, там бы и остался, если бы не 
то шестое чувство, о котором я уже говорил.
Я перебирал в голове свои беседы с медиками. И вспомнил один факт, который 
сначала показался мне малозначительным. Почти каждый третий из моих 
собеседников рекомендовал сходить в архив медицинского центра. Причем это было 
— я чувствовал нутром — не просто вежливой отсылкой куда подальше. Все они 
вкладывали в этот совет один и тот же скрытый от меня смысл. Но вот какой?
Короче говоря, на следующее утро я ни свет ни заря отправился в архив. 
Заведующая — женщина лет пятидесяти, на лице которой были видны следы былой 
красоты, — безучастно скользнула взглядом по моим документам и принесла мне 
несколько папок, относившихся к 1986 году.
Пролистав их, я не нашел ничего интересного. Но так быстро я сдаваться не 
привык, к тому же мой опыт работы в архивах говорил о том, что самые интересные 
документы обычно не так-то просто найти. И я усердно брал все новые и новые 
папки — с упорством Данаид, пытающихся наполнить бездонную бочку…
Чем дольше продолжались мои бесплодные поиски, тем явственнее я замечал 
перемены в поведении заведующей архивом. Сначала равнодушная и безучастная, она 
теперь уже с интересом наблюдала за мной. На пятом часу моей работы, передавая 
мне очередную порцию папок, она спросила:
— Я вижу, вы ищете что-то конкретное… Могу я поинтересоваться, что именно?
— В этом медицинском центре в мае восемьдесят шестого произошли довольно 
странные события, — я решил быть откровенным. — Я пытаюсь выяснить детали.
— Вы уверены, что это не слухи? — или мне показалось, или голос женщины 
действительно слегка дрожал.
— По крайней мере, профессор де ла Квинтура, с которым я говорил пару недель 
назад, их не опроверг.
— Вы видели его? Как он? Что с ним? — женщина вцепилась мне в руку с такой 
силой, что я чуть не закричал. Увидев гримасу боли на моем лице, она отдернула 
руку и поспешно произнесла: — Простите… простите. Я не должна была так 
реагировать. Вы… Вы действительно видели Гомеса?
— Да, две недели назад, в Буэнос-Айресе. Почему это вас так взволновало?
— Мое имя — Долорес Гарсия, — произнесла женщина, помолчав. — Но это — моя 
девичья фамилия. Почти десять лет меня знали как Долорес де ла Квинтура. В этом 
архиве вы не найдете ничего из того, что вас интересует. Приходите в семь 
вечера в ресторан «Кристобаль Колон». Я расскажу все.
…Несколько часов спустя мы сидели за столиком ресторана. Музыка прекрасно 
заглушала наши голоса, но мы все равно старались беседовать тихо.
Потому что то, о чем рассказывала Долорес, было для меня настоящим шоком.
— Мы с мужем были очень счастливы, — начала она свой рассказ. — Он — довольно 
молодой профессор, талантливый медик, восходящая звезда генетики. Я работала