самообороны. Естественно, с перуанскими властями это было согласовано.
— Именно за это вы получили награду?
— Да, — снова кивнул старый моряк. — При Рейгане делалась ставка на силу. Было 
очень важно показать, что нам не страшна никакая угроза и что мы можем за себя 
постоять.
— Простите, — я бросил в бой последний козырь. — Но мне говорили, что как раз в 
это время в Национальном медицинском центре находился человек, выдававший себя 
за Гитлера, и что после инцидента он таинственно исчез.
— Правда? — изумленно произнес контр-адмирал. — Любопытная деталь. Впервые 
слышу. Вы знаете, там царила такая неразбериха, вполне возможно, что при этом 
кто-то из больных мог быть убит случайной пулей или скрыться…
Он очень старался, этот старый моряк, изображая удивление. Но все-таки он был 
профессиональным военным, а не профессиональным актером. Актер, наверное, смог 
бы меня обмануть. Но в реакции Вайоминга я четко почувствовал фальшь. 
Дальнейшая беседа не имела никакого смысла — я понял, что моему собеседнику 
есть что скрывать, но он никогда не скажет правду. Вежливо распрощавшись, я 
покинул дом адмирала.
Теперь мой путь лежал в Лиму…
Найти Штайнферинга оказалось весьма сложной задачей. Гораздо сложнее, чем я 
предполагал. Пришлось потратить не только время, но и деньги, чтобы добыть 
нужную информацию. И все равно уверенности в успехе у меня до самого конца не 
было.
И вот я стою на узкой улочке в одном из окраинных кварталов перуанской столицы 
и держу в руках листок бумаги с адресом. Дом, в котором проживает Штайнферинг,
 — это, судя по всему, вон то покосившееся двухэтажное строение, смесь особняка 
и сельской хижины. Но, во всяком случае, колючей проволоки по периметру не 
видно и овчарки вход не стерегут, что внушает оптимизм.
Мне пришлось позвонить трижды, прежде чем из глубины дома послышались какие-то 
звуки. Все это время меня не покидало ощущение, что дом внимательно 
разглядывает мою скромную особу, стоящую на крыльце. Наконец я услышал шум 
приближающихся шагов, а затем грубоватый голос спросил из-за двери:
— Что нужно?
— Простите, я ищу Генриха Штайнферинга…
— Кто вы и что вам от него нужно?
— Мое имя — Ганс-Ульрих фон Кранц, я хотел задать господину Штайнферингу 
несколько вопросов…
— Генрих Штайнферинг скончался три года назад, — ответили мне после короткой 
паузы.
— О… возможно, я смогу поговорить с кем-нибудь из его родственников… — я 
цеплялся за надежду, как утопающий за соломинку.
— О чем? — голос за дверью был все так же непреклонен. Но беседу не прерывал. 
Это давало надежду.
— О событиях в Лиме в 1986 году…
Дверной замок щелкнул, и дверь открылась. На пороге стоял крепкий мужчина 
средних лет. Явно европеец, не перуанец. Темные волосы, густые брови, взгляд 
серых глаз буквально сверлил меня. Я рассчитывал, что меня пустят в дом, но мой 
собеседник оставался на пороге, загораживая мне вход.
— А при чем туг Генрих Штайнферинг?
— Мне известно, что он определенным образом причастен к этим событиям…
— От кого? — вопросы звучали, как удары плетью. Я начинал чувствовать себя как 
на допросе, и это раздражало меня. Поэтому я ответил вопросом:
— Это имеет большое значение?
— Господин… как вас там, — голос мужчины стал угрожающим. — Вы пришли сюда за 
информацией. Так? Прежде чем что-либо вам рассказать, я хочу знать все, что 
меня интересует. Итак, я жду.
Больше всего мне хотелось сбить хама с ног ударом в челюсть. В том, что это 
получится у меня с первой попытки, я не сомневался, хотя мой собеседник явно не 
был слабаком. Но так поступают в подобных ситуациях только герои дешевых 
боевиков. В жизни приходится вести переговоры. Я улыбнулся, чтобы разрядить 
атмосферу, и сказал:
— Один из участников тех событий. Гюнтер Гроленц. — Имя, естественно, было 
выдумано мной на ходу. Пусть де ла Квинтура доживает свой век спокойно.
— Впервые слышу. И что он вам рассказал? — здоровяк явно напрягся.
— Ничего особенного. Если бы Он выложил мне все, у меня не было бы 
необходимости идти сюда. Главное, он назвал имя. Генрих Штайнферинг.
Я играл ва-банк, чувствуя, что рискую. Но после этих слов мой собеседник явно 
расслабился.
— Что ж, у меня для вас найдется мало интересного. Генрих Штайнферинг — мой 
отец. Он рано развелся с моей матерью, и за всю жизнь я видел его лишь пару раз.
 Уведомление о том, что мне достался в наследство этот дом, я получил уже после 
его смерти. — Стоявший в дверях человек замолчал, продолжая буравить меня 
взглядом.
— И вы не знали, чем занимается ваш отец? После него не осталось никаких 
документов? — изумился я.
Повторяю: мой отец — негодяй, бросивший мою мать. Знать о нем я ничего не хотел 
и не хочу до сих пор. С какими темными компаниями он якшался — мне неинтересно. 
Все его бумажки я выкинул, когда приехал в этот дом.
— Может, у вас остались какие-то его контакты, вы случайно знаете его друзей…
— Послушайте, сеньор, — решительно прервал меня мой собеседник. — Я не знаю и 
не хочу знать никаких друзей. И мне, поверьте, больше нечего вам сказать. Так