можешь стать знаменитым. Со временем. Развивая свое умение. И на твоем пути 
могут встречаться опасные люди. Будь осторожен с ними. И не отступай от цели. 
Никогда! – улыбнулся писатель и тронул извозчика за плечо: – В путь!
А Вольф остался и продолжал учебу в хедере. Родители были уверены, что он 
станет раввином. К этому подталкивала сама жизнь, сама обстановка в нищем 
местечке, где можно было занять достойнейшее положение, только став 
богослужителем. Местный раввин, зная о способностях Вольфа, решил направить его 
в иешибот, готовивший духовных лиц. Но мальчик неожиданно отказался туда ехать, 
что сильно расстроило родителей. Мама хваталась за сердце, руки отца тянулись к 
розге. А душу Вольфа терзали сомнения – чутье, внутренний голос подсказывали, 
что его ожидает другая судьба, более интересная. Дело решил случай. Произошел 
ли он в действительности или это фантазия литзаписчика (Вольф Мессинг до конца 
жизни плохо владел русским языком, и его мемуары записывал кто-то другой) – 
судить сейчас трудно.
Однажды вечером у своего дома Вольф встретил странного высокого человека в 
широких одеждах, с длинной бородой, который, как божий вестник, воздел к небу 
руки.
– Богу угодна твоя молитва! Иди в иешибот, мальчик! – исступленно возопил 
незнакомец. Вольф потерял сознание. Очнулся дома. Родители выслушали его, и 
мама неожиданно вскрикнула, а отец внушительно произнес:
– Бог указал тебе путь. Иди в иешибот, сын мой!
Иешибот находился в другом городе. Опять Вольф засел за Талмуд. Спал в 
молитвенном доме.
Прошло два года. Он, наверное, стал бы раввином, если бы не увидел в иешиботе 
того мужчину, которого прежде принял за божьего посланника. Те же одежды, тот 
же громовой голос. «Я испытал потрясение не меньшее, чем в момент первой 
встречи с ним. Значит, отец просто сговорился с этим прошедшим огонь и воду 
проходимцем, может быть, даже заплатил ему, чтобы тот сыграл свою „божественную 
роль“. Значит, отец попросту обманул меня, чтобы заставить пойти в иешибот! 
Если пошел на обман мой всегда справедливый и правдивый отец, то кому же можно 
верить?!.. Тогда ложь все, что я знаю, все, чему меня учили… Может, лжет и 
Бог?! Может быть, его нет и совсем? Ну, конечно же, его нет, ибо, существуй он 
– всезнающий и всевидящий, он не допустил бы такое… Он на месте поразил бы 
громом нечестивца, осмелившегося присвоить себе право говорить от его имени. 
Нет Бога. Нет Бога…
Примерно такой вихрь мыслей пронесся у меня в голове, мгновенно разметав в 
клочки и очистив мой разум от всего того мусора суеверий и религиозности, 
которым меня напичкали в семье и духовных школах…»
Оставим на совести литзаписчика и историю с прошедшим огонь и воду 
«проходимцем», и мгновенное отречение одиннадцатилетнего Вольфа от Бога, от 
«мусора суеверий и религиозности». Наверняка все было сложнее и иначе. Но перед 
нами мемуары Вольфа Мессинга, и нет других свидетельств и свидетелей событий 
того времени, случившихся с юношей. Вряд ли он думал так, как записано в 
мемуарах: «…мне нечего было больше делать в иешиботе, где меня пытались научить 
служить несуществующему Богу… Я не мог вернуться домой к обманувшему меня отцу».
 Возможно, юный Вольф чувствовал, что не найдет в удушающей местечковой жизни 
выхода своим способностям, которые, скорее всего, не связаны со служением Богу. 
С уходом за садом управляются отец и братья. Жаль было расставаться с матерью. 
Вольф считал, что искренне и крепко только она одна любит его. Вдруг 
вспомнились ее слова: «Мамы не живут вечно», и ему показалось, что он 
догадывается о времени ее смерти: она не доживет до лета, которое любила, уйдет 
из жизни весной, когда первые ручейки побегут по улицам…
«Но только не в этом году, – немного успокоился Вольф, – надо преуспеть в жизни,
 оправдать ожидания матери как можно быстрее, пока она жива…»
Вольф подсчитал, что за один день совершил три преступления, ну если не 
преступления, так дурные поступки: сломал кружку с пожертвованиями «на 
Палестину», где оказалось всего девять копеек, накопал на чужом поле картошки и 
испек ее в тлеющей золе костра, без билета нырнул в вагон первого же 
проходившего поезда. Спал он тревожно, ему снилась мать, у которой начался 
сердечный приступ, когда она узнала, что сын исчез из иешибота. «Прости, мама»,
 – подумал Вольф и решил при первом удобном случае послать родным весточку о 
себе. И еще ему стало грустно при мысли, что он покинул родное местечко, 
которое не виновато в том, что бедно и убого, в том, что расположено в так 
называемой черте оседлости.
Позже он похоронит мать и воспримет как проявление своеобразной божьей доброты 
то, что она умерла в одночасье, без мучений, как говорится, своей смертью. И 
Вольфу не подумается, как его сверстнику из рассказа Шолом-Алейхема, что теперь 
он свободен от забот и обязанностей, он – сирота! Вольф почувствует дикое 
одиночество, и окружающий мир покажется пустым без матери, без человека, 
который постоянно заботится о нем, охраняет от напастей и неосторожных 
поступков. Охраняет даже на небесах. И когда потом Вольф сталкивался с 
сочувствием, с доброжелательностью людей, то считал, что они посланы ему 
мамиными молитвами.



Юноша в хрустальном гробу

Переход Вольфа от местечковой жизни к городской прошел быстро и сопровождался 
немаловажными событиями. Поезд, в котором он лежал под скамейкой, приближался к