музыканта, выходил на улицу только ночью, скрываясь у своего друга.
Искусство Мессинга искренне заинтересовало партийного руководителя Белоруссии 
Пономаренко. Находясь в Брестской области, он дважды побывал на его 
выступлениях. Изумлялся увиденным, но верил в способности Вольфа Григорьевича, 
при всех артистах и директоре филармонии благодарил за доставленную радость. 
После этого слежка за Мессингом ослабла, но «переводчик» нет-нет да и задавал 
ему иногда провокационные вопросы.
– Мы выступали в Березах. Вы там ничего не заметили?
– Вроде ничего.
– А танки?
– Какие танки? – удивился Мессинг. – Я был там только на базаре. Покупал 
клубнику.
– Слава Богу! – с облегчением вздохнул «переводчик».
– Вы верите в Бога? – спросил Мессинг.
– Боже упаси, Вольф Григорьевич! – вздрогнул «переводчик». – Это я к слову! Как 
вы могли такое подумать? Кстати, Брестскую область мы отработали. Начальство 
посылает нас в Одессу и Харьков. Очень большие города. Сдюжите, Вольф 
Григорьевич?
Мессинг хотел сказать ему, что «сдюжил» даже в Буэнос-Айресе, но благоразумно 
промолчал. На Украине концерты проходили на «ура». Восхищенные зрители вставали 
после его выступлений и бурно аплодировали. Находились скептики, которые 
утверждали, что в ухо телепата вмонтировано подслушивающее устройство. Это были 
в основном преподаватели марксизма-ленинизма из местных вузов и некоторые 
партийные работники. Они являлись к директорам филармонии, просматривали 
документы, по которым работал Мессинг, и удалялись мрачными. Кое-кто писал 
доносы, но в центре на них не обращали внимания, зная, что Мессингу разрешил 
выступать сам Сталин.
Вольф Григорьевич радовался: новая родина признала его. Смущал только 
«переводчик», которого сменил потом писатель-прозаик Виктор Финк. Он немногим 
отличался от «переводчика», был пожалуй, более настырным и постоянно крутился 
возле Мессинга.
– Вы знаете, Вольф Григорьевич, после вас в Брестскую область послали Ансамбль 
песни и пляски НКВД, который курирует сам Лаврентий Павлович Берия, – заметил 
Мессингу сопровождающий. – После колдуна туда направили здоровый, партийно 
подкованный коллектив. Так что о вас и ваших штучках там уже позабыли.
Мессинг сжимал губы, чтобы сгоряча не возразить этому злобному человеку, 
который, кстати, не лгал насчет ансамбля. Он действительно приехал после него в 
Брест. С началом войны по приказу Берии в последний состав, уходивший из Бреста,
 посадили ансамбль и три вагона набили декорациями.
С каждым концертом Мессинг обретал уверенность в себе, жизнь в новой стране 
сулила ему перспективы, о которых он мог только мечтать.
И обрадовался, когда в начале июня его направили выступать в Грузию. Однако 
через неделю, прервав гастроли, его вызвали в Москву. Ночью Мессинга разбудил 
громкий стук в дверь гостиничного номера. За ней стояли «переводчик» в форме 
майора и еще несколько военных.
– Вылетаем в Москву! Срочно! – приказал майор. – Не ешьте, не брейтесь. Все это 
сделаете потом. Надевайте костюм, собирайте чемодан и спускайтесь вниз, к 
машине. Быстрее!
«Кукурузник» жужжал, рывками продвигаясь вперед. Он то проваливался вниз, то 
взмывал на порывах теплого ветра. Мессинг и раньше попадал в подобные ситуации, 
но благодаря своим редким способностям головокружения и тошноты не чувствовал. 
В отличие от сопровождающих.
В Москве майор вышел из машины посеревшим, спустился по трапу неуверенно, 
покачиваясь, и с удивлением посмотрел на вполне здорового Мессинга. Покинув 
здание аэропорта, еле вымолвил:
– В гостиницу.
Майор, Мессинг и еще двое сопровождающих с трудом втиснулись в «эмку» и молча 
доехали до гостиницы. Там майор распорядился выделить Мессингу номер и исчез на 
четыре дня, что крайне удивило Вольфа Григорьевича. Он не знал, что Сталину 
поступали сообщения от перебежчиков через польскую границу, от наших резидентов 
в Германии и Австрии, от Зорге из Японии, что Гитлер готовится напасть на 
Советский Союз. Даже называли дату – 22 июня, но Сталин не хотел верить в 
предательство друга Адольфа, с которым через Молотова и Риббентропа заключил 
секретный договор о разделе Европы. Договор выполнялся, и нападение на СССР 
казалось Сталину немыслимым, но на всякий случай он хотел иметь рядом своего 
ясновидящего и срочно вызвал его с гастролей.
О тех июньских днях, проведенных Мессингом в одиночестве, рассказывает его 
хорошая знакомая Татьяна Лунгина. Ее книга «Вольф Мессинг» вышла в Нью-Йорке в 
1989 году на английском зыке, а фрагменты опубликовал в переводе на русский 
журналист и писатель Николай Непомнящий. Вот что рассказывает Татьяна Лунгина о 
своем знакомстве с Мессингом: «…было июньское утро 1941 года. Я сидела в 
московской гостинице и ждала представителя из Средней Азии. Мне было 
восемнадцать лет. За год до этого меня среди других ребят отобрали для съемок в 
фильме об Артеке. Мой дебют удался, и мною заинтересовались работники 
киностудии. Я узнала только, что мне предстоит выехать туда для съемок, и с 
нетерпением ожидала встречи, предвкушая море впечатлений. Тут моим вниманием 
завладел мужчина в сером костюме и больших роговых очках на слишком широком для 
его лица носе. Он все время сжимал и разжимал кулаки, нервничая. Казалось, он 
кого-то ждал. Потом подошел ко мне и сел рядом. Его взгляд был пронзительным, 
слегка ироничным и каким-то усталым. Улыбнувшись, он произнес: