слабости… Извините, товарищ, но вы можете не проснуться… Поверьте мне…
– Я проснусь, – улыбнулся Вольф Григорьевич.
– Не шутите, – сказал врач, – я слышал, что в Польше есть телепат и ясновидящий,
 который впадает в каталептический сон и сам выходит из него. Но вы же не он, 
не Вольф Мессинг!
– Почему? – удивился Вольф Григорьевич и потянулся к висящему на крючке пиджаку 
за паспортом.
– Не разыгрывайте меня! – буркнул врач. – Наверное, вы и Пушкин, и Александр 
Македонский!
Мессингу не понравился издевательский тон врача, его самонадеянность, и он 
закричал:
– Поезд тронулся! Вы не успеете выйти! Спешите к выходу!
Врач сломя голову рванулся в тамбур и со страхом в глазах спрыгнул с подножки 
стоящего поезда.
На вокзале в Бресте Мессинга встретил директор филармонии. Лицо его выражало 
радушие, осторожность и бдительность одновременно.
– У нас пограничный район, – сдвинул он брови, – каждая сотня метров под 
наблюдением. Народ в основном передовой, грамотный. В суеверия и гадалок не 
верят, тем более в ясновидящих. Но под знаком государственной филармонии сборы 
будут. У вас большая ставка, Вольф Григорьевич!
– Я объехал с концертами весь мир!
– Капиталистический, – с укором заметил директор, – а у нас Страна Советов. 
Выступать перед нашими людьми – высокая честь. У вас был администратор?
– Импресарио, – сказал Мессинг.
– Он, видимо, драл с вас три шкуры? По закону каменных джунглей, где человек 
человеку волк, где играют музыку для толстых!
Вольф Григорьевич понял, что директор намекает ему на взятку.
– Я отблагодарю вас, – брезгливо произнес он.
– Вот спасибочки, – улыбнулся директор, – каждый одиннадцатый концерт. Как 
полагается. Как все другие артисты. А концертов я вам нащелкаю. По три в день.
 – Директор вдруг замялся и покраснел, изобразив на лице страдальческую 
гримасу: – Мне, конечно, рекомендовали вас из самого центра. Но отвечать за вас 
мне. Я беру вас на свой страх и риск. У меня – семья. Скажите честно, Вольф 
Григорьевич, вы не связаны? Ни с кем? Ведь вы говорите по-польски, по-немецки.
– И на иврите, – добавил Мессинг.
– Тоже язык? Что-то не слышал, – удивился директор филармонии, – у нас его не 
знают. Он не опасен. А вот немецкий… На нем можно договориться с любым шпионом…
– Я бежал от немцев! – с негодованием заметил Мессинг.
– Знаю, знаю, осведомлен, – затараторил директор и неожиданно помрачнел. – А 
вдруг? А все-таки? У нас каждая сотня метров под наблюдением!
– При чем здесь я? – сдерживая негодование, спросил Вольф Григорьевич. – Я буду 
показывать психологические опыты. Отгадывать мысли на расстоянии.
– Это невозможно! – категорически заявил директор. – Не запрещено, но 
невозможно. Вам их будут передавать? Кто именно? Подставной человек? Мне о нем 
ничего не сообщали!
– Будут подсказывать индукторы – сами зрители, – стал нервничать Мессинг. – Я – 
телепат. Могу предсказать то или иное явление…
– Вот те раз! – удивился директор. – Тогда скажите, Вольф Григорьевич, у меня 
жена в положении. Кого нам ждать – мальчика или девочку?
– Мальчика.
– Это правда? А мы с женой ждем девочку, – обидчиво заметил директор. – И еще я 
забыл сказать… Жаль, что с вами нет аккордеониста. Было бы веселее.
Неделя до отъезда в область прошла в сплошном кошмаре. Мессинга несколько раз 
арестовывали прямо на улице, принимая за шпиона. Художественный руководитель 
филармонии, в прошлом директор хлебозавода, проверял его номера, с которыми он 
выйдет к публике. Хотя Мессинг выучил необходимые фразы на русском языке, к 
нему приставили «переводчика», крупного мужчину военного склада, начинавшего 
утро с зарядки и обливания водой из-под крана. Ходил вместе с ним обедать, 
рассчитывался с официантом, радостно замечая:
– Из бюджета не выходим. И мороки с вами меньше, чем я думал И в еде вы 
неразборчивы. Может, под меня подделываетесь? Хотите, чтобы я расслабился? 
Потерял бдительность? Не обижайтесь, Вольф Григорьевич, я шучу.
«Враг подслушивает!» – показал он Мессингу табличку, висящую у 
телефона-автомата, а однажды тихо подкрался к нему сзади и, перейдя на фальцет, 
завопил: «Хенде хох!» («Руки вверх!») Наверное, рассчитывал, что от испуга 
Мессинг поднимет руки и выдаст себя как немецкого шпиона.
Вольф Григорьевич растерялся, но быстро овладел собой, повернулся к 
«переводчику» и, как мог спокойнее, произнес:
– Руе (тише), а то арестуют не меня, а вас.
Наконец бригада артистов выехала в район. Мессинга не смущали дребезжащий на 
каждом ухабе автобус, пыльная дорога. Первый же концерт принес желанный успех, 
радость того, что он сможет успешно выступать в новой для него стране. Но, увы, 
слежка за ним усилилась, «переводчик» почти не отходил от него и после концерта 
обязательно набивался «на чаек». Вольф Григорьевич не раз объяснял ему, почему 
он бежал от Гитлера.
– Хорошо, в это я верю, – соглашался «переводчик», – но почему никто не выдал 
вас немцам? Ведь двести тысяч марок, обещанные за вашу голову, очень большое 
вознаграждение!
– Есть еще честные, благородные люди, – объяснял Мессинг. – На всякий случай я 
изменил внешность, отпустил длинные волосы, чтобы быть похожим на художника или