обстановка, хмурые тучи. И они, заметьте, не плывут, а ходят, как часовые в 
дозоре. Настоящие же часовые, но наверняка с хмурыми лицами и доставили 
пересекшую границу троицу к начальству. Имена часовых вымышлены, но описанная 
далее история вполне могла произойти.
Хозяин лодки обманывал несчастных беглецов и, заранее договорившись с 
пограничниками, подвозил клиентов прямо к заставе. Начальник заставы капитан 
Леденцов благодарил его за это от имени большевистской партии, а также всего 
прогрессивного человечества и дарил раз в месяц банку шпрот и пару пачек 
папирос «Беломорканал». Поскольку спасавшиеся от Гитлера люди (в основном евреи 
или семейные пары, один из членов которых непременно принадлежал к семитскому 
племени) говорили на немецком языке, идиш или польском, то Леденцов и 
начальство из Центра считали их немецкими шпионами. Оттуда – значит, шпионы. 
Утверждают, что бегут от фашизма, от Гитлера, от лагерей смерти? Но это еще 
надо доказать, это еще надо проверить. Для этого у нас есть свои лагеря…
На погранзаставе беглецов сначала обыскивали, пытаясь найти у них не столько 
шпионские принадлежности, которые почему-то не попадались, сколько бриллианты 
или другие ценности. Если обнаруживали, то тщательно их фиксировали и вместе с 
описью лично передавали генералу. Помимо бриллиантов, генерал любил картины, 
как старорежимные – портреты князей, графов и членов их семей, так и 
малопонятные, намалеванные в начале века. Обычно евреи для удобства перевозки 
освобождали картины от рамок, сворачивали холсты. За каждые два-три холста, 
украсившие стены генеральской квартиры, на заставу доставлялась канистра спирта.
 Его разбавляли родниковой водой до 40 градусов и выдавали по алюминиевой 
кружке свободным от смены пограничникам. Те осушали ее залпом и затягивали 
песню про ходящие на границе хмурые тучи, то есть не расслаблялись даже под 
высоким градусом, помнили, где они находятся и какому делу служат.
Однажды приехал сам генерал и говорил, что у беглецов надо изымать разные, даже 
с виду непригодные для обихода побрякушки. Приводил пример с большевиком 
Юровским, руководившим расстрелом императорской семьи. Кстати, в здании, где 
происходил расстрел, позже устроили склад детских игрушек, а напротив 
расположили Дом пионеров.
Царь скончался быстро, после первых же выстрелов. А дочери его, княжны, 
попадали на каменный пол, корчась от боли. Оказалось, они сшили лифчики и 
набили их бриллиантами, некоторые и отразили пули, направленные в область 
сердца. Но, учтя хитрость царских дочерей, следующими выстрелами их добили 
окончательно.
Юровский, как большевик и руководитель расстрела, собрал нажитые на поте 
трудового народа ценности в чемодан и закопал его в огороде, поскольку к 
Екатеринбургу приближались белогвардейские части. А после победы красных войск 
передал чемодан военному начальнику. Без описи, поскольку не знал названий 
собранных вещей. Среди них обнаружил он металлическую конфетницу. Считая ее 
ненужной красному воину безделушкой, сунул в карман и через год подарил на день 
рождения дочери брата. А безделушка оказалась произведением известного мастера 
Фаберже и стоила кучу денег. Племянница Юровского продала ее за гроши 
коллекционеру, понимавшему толк в искусстве, и отнять у него конфетницу было 
очень трудно – вещь-то не краденая. Судьям пришлось немало поломать голову, 
чтобы реквизировать ценную конфетницу и передать ее народу, которому 
принадлежит по закону вся земля и все то, что в ней и на ней находится.
– Ну и что сделали с Юровским? Его как наказали? – поинтересовался Леденцов.
– За что? – удивился генерал. – Откуда честный большевик, революционер, слыхом 
не слыхавший о каком-то Фаберже, мог знать о действительной стоимости его 
произведений, находившихся в руках буржуазии? Юровский до конца жизни ездил по 
Уралу от общества «Знание» и читал лекцию «Как я убил царя». Вдруг у него 
появился соперник, который утверждал что не Юровский, а он прикончил царя. 
Каждому хотелось славы. Дело чуть не дошло до суда. Я к вам почему приехал? 
Задерживайте не только тех, кто пытается проникнуть на нашу землю, но и тех, 
кто пытается ускользнуть от нас. Евреи не побегут. Им там прямая дорога в 
концлагеря и душегубки. И коммунисты тоже, их там почти приравнивают к евреям. 
Могут махнуть самые что ни на есть русские люди. Не душою, а по паспорту. 
Богачи с золотом или художественными ценностями – бриллиантами, жемчугом, 
картинами, хрусталем, марками, посудой… Всего не перечислишь. Задерживайте и 
обыскивайте всех.
– А если наш, извините, товарищ генерал, если наш?..
– Понимаю, – сказал генерал, – о наших мы, как обычно, будем предупреждать вас 
заранее и определять коридор перехода. Кстати, у одного из коллекционеров 
хранится портрет Николая Второго кисти Ильи Репина. Никак не разыщем.
– Если попадется, проткнем Николашку штыками! Всей погранзаставой. А картину, 
как вредную социалистическому строю, сожжем дотла!
– Ни в коем разе! – грозно прошипел генерал. – Картина Ильи Репина! За нее на 
Западе большущие деньги дадут. Тем более она с Николашкой. Сплавим ее через 
наших резидентов, продадим за валюту, а на вырученные деньги купим 
сельхозтехнику или завербуем новых агентов. Так что бдите! В обе стороны! – 
поднимаясь со стула, напутствовал Леденцова генерал.
– Служу Советскому Союзу! – с гордостью отрапортовал Леденцов, проводил 
генерала до машины и опасливо посмотрел на идущие по небу хмурые тучи.
Получив новую установку от начальства, он вызвал недавно задержанных. Три еврея,
 представшие перед ним, богатыми не выглядели, а один, в одежде, покрытой 
грязью, даже внушал отвращение.
«Грязный еврей», – подумал о нем Леденцов.
– Волею обстоятельств он, хирург, пробирался к вам через канализационную