мечтающие завладеть миром.
– Сталин! – воздел руки к небесам старик, и Мессинг кивнул ему, что согласен 
идти вместе.
Когда деревья уже закрыли заходящее тусклое солнце, к ним присоединился третий 
еврей в одежде, покрытой засохшей грязью. Он тоже бежал из гетто и тоже по 
системе канализации. Увидел полуоткрытый люк, нырнул в него, несколько суток 
метался по подземным туннелям, иногда по колено в воде, иногда по горло, и вода 
вынесла его прямо к Бугу, куда стекали городские отходы. Он нанес эти каналы на 
карту, и по ним можно попасть в гетто. Туда уже отправлена первая партия оружия,
 но его катастрофически не хватает. Люди в основном вооружены палками и камнями.
 Советские войска приближаются к Варшаве. Должны помочь узникам гетто. А если 
не удастся, они поднимут восстание. Лучше погибнуть в борьбе, чем в душегубке.
– Пойдут танки – задержим их своими телами, – гордо, с одержимостью в голосе 
произнес новый знакомый и тихо запел песню защитников Варшавского гетто.
Мессинг вдруг увидел месиво из людей, бросившихся под танки, и понял, что никто 
не поможет обреченным, и, чтобы не сойти с ума, запел их песню.
Осторожно, раздвигая кусты, беглецы подошли к деревне. Мессинг вызвался 
поговорить с крестьянином, искавшим грибы на опушке леса, но тот внезапно 
разогнулся и направился к деревне. Стали дожидаться темноты.
У меня есть деньги, – сказал Мессинг новым друзьям, – даже царские червонцы. – 
И глаза его наполнились слезами при воспоминании об отце, успевшем передать ему 
отложенные на черный день монеты.
«Чернее дней, чем те, что наступили, уже не будет», – мысленно сказал он отцу и 
постучался в дом на окраине села. За окном зажглась керосиновая лампа, 
отодвинулась занавеска и мелькнули алчные глаза хозяина:
– Чего надо? Деньги есть?
– Есть, – глухо отозвался Мессинг.
– Тогда сговоримся! – заключил хозяин и направился в сени.
Скрипнула дверь, и на пороге появился мужик в длиннополой рубахе.
– Много вас?
– Трое.
– Дорога длинная. Будем передвигаться только ночью, а днем прятаться в лесу. 
Ночью немцы обычно квелые, после шнапса их ко сну тянет. Перевезу через 
Западный Буг, а там граница. Туда собираетесь?
– Туда.
– Хорошо. Но без аванса не повезу. Не обижайтесь. Всякие встречаются люди. 
Довезешь – и поминай их лихом. Никому верить нельзя.
– А вам можно? – насторожился Мессинг, угадывая в мыслях мужика какой-то подвох.

– Нам можно, – усмехнулся старик, – нам деньжата нужны, а кто вы и кем будете, 
наплевать. Хоть жиды, хоть черти! Лишь бы платили!
Мессинг передал ему пачку купюр Речи Посполитой, оставшихся от последних 
гастролей.
– Трое, а платите за одного, – нахмурился мужик, – еще есть?
– Золотые червонцы, – сказал Мессинг.
– Тоже сгодятся! – обрадовался старик.
Он оказался сноровистым и неглупым. Постелил на дно телеги одеяла, сверху 
навалил сена. При встрече с немцами прикидывался нищим крестьянином, 
предварительно, еще дома, напялив на себя самую худую одежонку.
И лошадь выбрал старую, с пожелтевшими зубами, с побитыми от вожжей боками. И 
мелкое сено походило на скошенное не на лугу, а на поляне, к тому же 
прошлогоднее, свалявшееся. Дорогу знал хорошо, сходил за местного, точно 
называя немцам ближайшее село, куда якобы направлялся.
Соседи Мессинга по телеге мучились, отлежав спины, надышавшись сырого гнилого 
воздуха, а Мессинг давно научился впадать в летаргический сон, чтобы не 
чувствовать болевые ощущения.
Он выглядел наиболее свежим и бодрым, когда они добрались до Западного Буга, и 
помогал попутчикам перебираться в качающуюся на воде лодчонку.
– А где червонцы? – напомнил мужик перед тем, как самому пересесть в лодку.
– Бери, – сказал Мессинг, с горечью прощаясь единственной памятью об отце.
Старик одну монету попробовал на зуб.
– Настоящая. Тогда поплыли. Только тихо, не разговаривать. А то перебьют еще до 
границы.
Но стоило лодке выбраться на середину реки, как по ней стали стрелять с обеих 
сторон: и немцы, и советские.
– Ничего, проскочим, они нас не видят на слух палят, – успокоил беглецов мужик. 
Вскоре лодка уткнулась в песок противоположного берега.
– Вылезайте! – грозно прошептал проводник. – Дальше транспорт не везет.
Мессинг и его попутчики, сняв обувь, поплелись по мелководью к берегу, а мужик 
ловко развернул лодку и быстро поплыл обратно. Войдя в лес, они вздохнули с 
облечением, но вдруг их ошеломил громкий голос:
– Кто идет?! Руки вверх!



«На границе тучи ходят хмуро…»

Эти слова из известной песни, написанной в предвоенные годы, отражали 
существовавшие тогда представления о границе. О каком солнце могла идти речь 
там, где на священную родную землю собирался просочиться враг. Тревожная