переезжает. Негоже жить в такой нехорошей квартире!»
Ну а у Пети Каратыгина свои дела – своя любовь наметилась. Теперь каждый день 
Петя приходит во флигель театрального дома. Еще недавно тут был кусочек 
коридора и чуланчик. Потом их отгородили от общего коридора и поселили новую 
жиличку – юную актрису Любовь Дюрову. Веселая хохотушка быстро покорила не 
только зрителей, но и коллег-актеров. А уж Петя, часто игравший в паре с Любой, 
глаз с нее не сводил. Чуть не каждый день зазывал к себе – познакомил с 
родителями, разучивал вместе роли. Вот и сейчас явился с радостной вестью: 
«Любушка! Брат Василий женится на Саше Колосовой!» Только вот Люба вмиг 
побелела. Села на стул, пальцы сцепила.
«Что с тобой? – испугался Петр. – Почему ты не рада?» А Люба в слезы: «Я 
думала… Мы с тобой поженимся…» Петр от счастья аж задохнулся: «Конечно! Хоть 
завтра!» – «И не завтра и никогда! – выдохнула Люба. – Евгения Ивановна 
Колосова – моя родная тетя, а Саша – двоюродная сестра. Если она выходит за 
твоего брата, ты становишься моим братом. Тогда мы не сможем пожениться без 
специального разрешения церковного Синода. А он вряд ли его даст, тем более нам 
– актерам!»
Вот так счастье одного брата обернулось несчастьем другого. Напрасно Василий 
хлопотал через театр, напрасно Петр ходил по кабинетам канцелярии Синода. Но в 
ответ слышалось: «Это же просто неприлично!»
Влюбленные совершенно отчаялись. Казалось, будто непреодолимая бездна разлучает 
их навеки. Но нашелся-таки знакомый с судьбоносной фамилией Богомолов. Он помог 
хорошенько подмазать секретаря канцелярии, и проблема разрешилась совершенно 
по-российски: что нельзя за так или за маленькие деньги, можно за большие.
За несколько дней до венчания Люба поехала на Смоленское кладбище – отслужить 
панихиду по похороненной там матери. Подъезжая к кладбищу, она вдруг увидела 
над воротами «мертвую голову», как она потом в слезах рассказала Пете. Ей 
сделалось так дурно, что она вернулась домой. Петр тоже поехал на Смоленское. 
Над воротами висел образ Смоленской Божьей Матери. Она смотрела на будущего 
жениха грустно и как-то отчаянно. Тут бы и задуматься перед материнским 
отчаянием, но… впереди так явственно маячило счастье.
Словом, 28 сентября 1827 года Петя с Любой сыграли долгожданную свадьбу. 
Василий с Сашей, переживавшие всю эту историю не меньше новобрачных, принесли 
дорогие подарки, даже театральное начальство расщедрилось – назначило молодым 
квартиру на третьем этаже. Ту самую, о которой такие нехорошие разговоры идут. 
Да только какое дело счастливым влюбленным до чужих разговоров? Да и мало ли 
что болтают!..
Любочка Каратыгина легко взлетела на третий этаж. Отомкнула заржавевшим ключом 
тяжелую дверь и вошла в комнаты. Ее встретили затхлость с сыростью и еще 
какой-то тяжелый, нежилой дух. Но Любочка не обратила на них внимания. 
Подумаешь, открыть окна, проветрить да помыть! Зато теперь у них с Петей – свое 
жилье!
Жили дружно. Всё вместе – и дом и сцена. Через год ожидали первенца. Люба уже 
шила пеленки-распашонки, правда, частенько прихварывала. И тогда начинала 
вздыхать: «Как-то у нас промозгло в квартире!» – и распахивала окна. Как-то 
Петр возвращался из театра домой и увидел, что к открытому окну несется воробей.
 Где-то в мозгу шевельнулся суеверный страх: если птица влетит – не к добру. 
Петр кинулся в квартиру, но воробей опередил его. Птицу Петр, конечно, выгнал, 
но дурное предзнаменование из головы не шло. Любе он ничего не сказал, она и 
так боялась родов.
Но все прошло нормально. Родился чудесный мальчик, которого назвали в честь 
брата Любы – тоже актера – Николая Дюра. Люба даже вышла на сцену и вдруг – 
захворала. «Как же сыро в этой квартире!» – жаловалась она мужу. Доктора 
говорили: у нее грудница, а оказалось – чахотка! Проклятая актерская болезнь… 
«А что вы хотите? – скривился один врач. – Вся ваша актерская братия ест 
кое-как, живет в сырых квартирах, на солнышке не бывает!» Бедный Петр вздохнул: 
где же видеть солнышко? Актер уходит на репетицию еще затемно, со спектакля 
приходит, когда уже темно.
4 декабря 1828 года Любы не стало. Ее похоронили на том самом Смоленском 
кладбище. На этот раз мать не пугала ее, а приняла в свою могилу. На следующий 
день Петр съехал с квартиры на третьем этаже и перебрался к родителям. Те уже 
год как жили не в театральном доме, а у Поцелуева моста в доме Немкова.
В начале 1831 года приятель-актер Хотяинцев познакомил Петра Каратыгина с 
начинающей певицей – Софьей Биркиной. Девушка жила в доме крестной – бывшей 
оперной примы Нимфодоры Семеновой. Считалось, что Нимфодора обучает ее пению. 
Соня Биркина действительно прекрасно дебютировала и уже пела Агату в «Вольном 
стрелке» Вебера с огромным успехом. Но не капризной крестной она была обязана 
фурору, а собственному таланту и трудолюбию, поскольку в доме Нимфодоры жила 
скорее на правах бедной родственницы, бегающей день и ночь по разным поручениям 
бывшей примадонны и ее дочерей.
Однажды Петр застал девушку в слезах – вздорная Нимфодора ни за что ни про что 
устроила ей выволочку. С тех пор Петр стал считать своим долгом хоть чем 
порадовать бедную девушку: приносил конфеты после спектакля, собственноручно 
выпилил Соне подсвечник из березового корня. Весной они каждый вечер гуляли по 
улицам и набережным Петербурга. Но в июне в городе объявилась страшная 
«индийская гостья» – холера. Театры позакрывались. Все, кто мог, бежали за 
город. Укатила на дачу и Нимфодора с дочерьми и крестницей.
В первый же день переезда Соня прислала Петру весточку: «Приходи к нам! Я 
встречу тебя в роще». И любовь оказалась сильнее панического страха заразы. 
Каждый день Петя преодолевал пешком несколько верст – извозчики отказывались