Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.


Быстрые зайцы и черные монахи сослужили верную службу в судьбе Пушкина. Вот его 
слова: «Зайцы, луна и попы приносят несчастье!» А вот свидетельства его друзей. 
Как-то раз поэт был приглашен на именины к соседке Новосельцевой. Гости уже 
собрались, но Пушкина все не было. Его не стали дожидаться и сели за стол. Пир 
уже шел вовсю, когда, наконец, прибыл и поэт. Вбежал в залу и упал на колени 
перед хозяйкой: «Не сердитесь! Я выехал из дома и был уже неподалеку отсюда, 
когда проклятый заяц пробежал поперек дороги. Вернулся домой, вышел из коляски, 
а потом сел в нее опять и приехал!»
А вот письмо самого Пушкина жене Наталье Николаевне: «Третьего дня, выехав 
ночью, отправился я к Оренбургу. Только выехал на большую дорогу, заяц 
перебежал мне ее. Черт его подери… На третьей станции стали закладывать мне 
лошадей – гляжу, нет ямщиков… решился я ехать другой дорогой. Повезли меня 
обратно – я заснул – просыпаюсь утром, – что же? Не отъехал я и пяти верст. 
Гора – лошади не взвезут… Дорого бы я дал, чтобы быть борзой собакой: уж этого 
зайца я бы отыскал».
А вот другое письмо жене: «Въехав в границы болдинские, встретил я попов и так 
же озлился на них, как на симбирского зайца. Недаром все эти встречи».
Словом, судьба учила поэта: перебежит дорогу заяц – быть беде, встретится 
чернорясник – жди неприятностей. Вот только к чему была такая настойчивость?
Оказалось, все неспроста. Замысел судьбы раскрылся в декабре 1825 года. Узнав о 
смерти императора Александра I, Пушкин, живший тогда в опале в Михайловском, 
решил поехать в столицу. Надеялся, что в наступившей неразберихе никто не 
узнает, что он побывал в Петербурге, куда путь ему был заказан.
И вот поэт приказал слуге готовить повозку и собираться с ним в столицу. Сам же 
отправился проститься с тригорскими соседками, столь милыми его любвеобильному 
сердцу. Но когда ехал в Тригорское, дорогу ему перебежал заяц. Вот 
неприятность! Но когда возвращался – другой. Так что домой поэт явился уже в 
полной досаде на злые предвестия. Только вошел в дом, узнал, что слуга его 
внезапно свалился в горячке. Конечно, приказал собираться другому слуге. А 
время все шло. Когда, наконец, ввечеру поэт с сопровождающим собрались выезжать,
 то прямо в воротах столкнулись со священником в черной рясе. Ну как бороться с 
такой лавиной злых предсказаний?!
Пушкин плюнул и велел распрягать лошадей. Так и остался в деревне.
О том, что было бы, не прислушайся он к старинным приметам-предсказаниям, и 
каковы были бы последствия, сам поэт рассказал позже на пирушке в тесном кругу: 
«Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером <…> и, следовательно, попал 
бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; 
вероятно, я попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами,
 милые!» Ох, недаром современники замечали, что «Провидению угодно было осенить 
покровом нашего поэта. Он был спасен!». Уточним – не Провидение, а простые 
российские зайцы и черный монах спасли Пушкина. А еще точнее – народные приметы,
 которые за века стали настоящими предсказаниями и оберегами тем, кто их 
замечает.



Черная фрау

В начале XIX века в Северной столице появилась новая гадалка. Говорили, что 
приехала она из Европы, спасаясь от войск Наполеона, что сама то ли немка, то 
ли голландка. Фамилия ее была Kirchhof, на русский лад звали ее кто – Киргхоф, 
а кто – Кирхгоф. Из Алис Филипп она стала Александрой Филипповной. По-русски 
знала всего пару фраз, состояния не имела и зарабатывала на жизнь своим трудом 
– гадала на картах, по руке и на кофейной гуще. В предсказаниях своих под 
мнение клиентов не подлаживалась, гадания ее всегда были лаконичными, но 
содержали некую изюминку авантюризма. Может, поэтому главными посетителями ее 
скромной наемной квартиры, которую она превратила в гадательный салон, были 
прежде всего молодые офицеры, шумные и безрассудные. Но и эти бретеры и кутилы 
стихали в ее салоне. Уважали гадалку за серьезный вид (фрау Киргхоф всегда 
носила закрытые черные платья), бесстрастно-менторский тон и опасались ее 
остромистического взора – а ну как сглазит?..
Фрау была еще не стара – ей всего-то шел четвертый десяток, но юным повесам она 
казалась старухой. Ее называли черной фрау-дамой, старухой, ведьмой и даже 
черной теткой. Еще величали Александром Македонским (или Александрой 
Македонской), ибо она была Александра Филипповна, а великий полководец, как 
известно, тоже был сыном Филиппа.
Зимой 1811 года поздним вечером в салон к фрау Киргхоф пришел офицер К. Мартенс.
 Но не успела гадалка взять в руки карты, как в ночной тиши раздалось гиканье 
кучера, прямо перед окнами с визгом затормозили полозья саней – сразу было 
понятно, что пожаловал не простой посетитель. Мартенс испугался, поскольку 
покинул расположение полка без увольнительной и не хотел ни с кем столкнуться – 
мало ли что. Гадалка поняла его растерянный взгляд и открыла объемистый шкаф: 
«Полезайте!» Едва офицер успел спрятаться, двери отворились, и в комнату вошли 
два представительных господина, оба в статском платье и шляпах, которые они не 
сняли, видно, не хотели быть узнанными.
Один из гостей по-хозяйски опустился в кресло, проговорив: «Я желаю знать свое