Николай
Белов

100 пророчеств Калиостро

В мировой историй встречаются личности, судьбы которых остаются
загадкой и поныне. Перед вами биография знаменитого графа Калиостро.
Историки до сих пор не могут решить, кто он — гениальный мошенник
или действительно чародей и пророк. Но в любом случае, рассказ о его
необыкновенной жизни никого не оставит равнодушным.


ВВЕДЕНИЕ





В конце XVIII века в Европе не было более популярного человека, чем граф 
Калиостро. Говорили, что он владеет эликсиром молодости, умеет делать золото, 
предвидеть будущее. Калиостро предсказал Марии Антуанетте, что ее супруг 
Людовик XVI лишиться головы, он предрек Великую французскую революцию 1789 года 
и падение Бастилии. Граф Калиостро относится к числу тех исторических фигур, 
которые пользуются скандальной известностью; вместе с тем представление о нем 
до сих пор остается смутным и до крайности противоречивым.

Один из предвестников Великой французской революции граф Мирабо суммировал 
мнения и сомнения современников вопросом: кто он, Калиостро, — мошенник или 
святой? Но даже потомки не пришли на этот счет к единому суждению. В XIX веке 
большинство писавших о Калиостро посадило его, по выражению Стефана Цвейга, на 
позорную скамью шарлатанов. Имя Калиостро попало также и в анналы политической 
жизни: ему довелось быть одним из главных участников в так называемом «деле об 
ожерелье», о котором будет подробно рассказано в одной из глав.

В современной энциклопедии мы читаем:
«Калиостро
(Casliostro) Александр, граф, настоящее имя Джузеппе Бальзамо (1743-95), 
авантюрист итальянского происхождения. В молодости странствовал по Востоку 
(Греция, Египет, Персия и др.), где получил некоторые знания по алхимии, стал 
искусным иллюзионистом. Вернувшись в Европу, путешествовал по многим странам, в 
т. ч. по России, называя себя посвященным в тайны оккультизма. Объявлял себя 
масоном высокой ступени. В 1785-86 в Париже оказался причастным к грандиозному 
скандалу, известному как «дело об ожерелье королевы» и сыгравшему большую роль 
в предреволюционной дискредитации королевской семьи; был заключен в Бастилию.
В
1789 в Риме осужден судом инквизиции за ересь, колдовство, 
масонство, заключен в крепость, где и умер. Оставил записки, подлинность 
которых признается не всеми исследователями».

Слава плодит как поклонников, так и завистников и всевозможных мошенников. 
Одним из недостатков Калиостро была его слепая доверчивость, из-за которой он 
сам не раз оказывался без средств к существованию. К примеру, драматический 
случай, когда два его высокородных предателя, маркиз Аглиато и Оттавио Никастро,
 сначала улизнули от графа со всеми его сбережениями, а затем стали 
распространять о нем самые низкие слухи. И хотя оба они были казнены позднее за 
новые преступления — денежные махинации и убийство, слухи, пущенные ими, 
продолжали жить, и, как это часто бывает, стали частью посмертной биографии 
Калиостро.
Другими «доброжелателями», приложившими руку к дискредитации графа, причем тоже 
посмертной, были иезуиты. Орден, прославившийся в Европе своими жуткими 
методами и неоднократно изгонявшийся из-за них из многих европейских государств,
 распространил лживую информацию о том, что граф Калиостро, он же Джу- зеппе 
Бальзамо, состоял членом отделения ордена иезуитов в Клермоне во Франции. В то 
время ни один честный человек не пожелал бы себе такой репутации. С того 
момента граф становится «авантюристом», воплощением лжи, лицемерия и низости, — 
всего, что связывалось со словом «иезуитство».
Так Калиостро превратился в обманщика-иллюзиониста, в лучшем случае — в 
занимательный литературный персонаж исторических романов, не имеющий ничего 
общего со своим прототипом.
Не следует, однако, забывать, что среди горячих поклонников Калиостро были 
Шиллер и Гете, и они оставались верны этому до самой своей смерти. Гете во 
время своего путешествия на Сицилию потратил много сил и времени, собирая 
информацию о Джузеппе Бальзамо на его предполагаемой родине; именно на основе 
этих многочисленных записей создатель «Фауста» написал роман «Великий Кофта».
А само имя Джузеппе Бальзамо, если его расшифровать с помощью каббалистических 
методов, означает «Тот, кто был послан». Оно было дано графу еще в молодости 
тем, кто посвятил его в тайны герметической философии, древней науки египетских 
жрецов. Учителя графа Калиостро звали Альтотас. Многие из окружения графа знали 
об этом «великом герметическом мудреце», но никто не знал, откуда он появился и 
куда исчез, передав свои познания Джузеппе Бальзамо, а вместе с ними и некую 
тайную миссию.
Следует прислушаться ко мнению Елены Блаватской, утверждающей, что само имя 
«Джузеппе Бальзамо», означающее «Тот, кто был послан», или «Данный», а также 
«Господин Солнца», свидетельствует о том, что и оно, а не только громкий титул 
«граф Калиостро», не могло быть истинным родовым именем. К концу прошлого 
столетия среди некоторых теософских профессоров возникла тенденция 
транслитерировать в восточной форме любое имя, которое давалось оккультными 
братствами своим ученикам, предназначенным для работы в миру. И кто бы ни был 
отцом Калиостро, его звали не Бальзамо. Поскольку в юности Калиостро получал 
наставления от человека, которого называли, как предполагается, Альтотасом, или 
«великим герметическим мудрецом», т. е. адептом, нетрудно принять традиционное 
представление о том, что именно этот последний и дал Калиостро его 
символическое имя.

Впрочем, и Елена Блаватская подчас субъективна, утверждая, что главной причиной 
жизненных трудностей Калиостро был его брак с Лоренцой Феличиани, которая была 
орудием в руках иезуитов; и двумя меньшими причинами были его исключительно 
добрая натура и та слепая доверчивость, которую он проявлял в отношении своих 
друзей. Позже некоторые из них стали предателями и ненавистными врагами. 
Никакое из тех преступлений, в которых его обвиняли, не привело к уменьшению 
его славы и к ухудшению его посмертной репутации; но все это произошло, считает 
Блаватская,
«из-за его слабости
к недостойной женщине и обладания тайнами природы, которые он не разгласил 
церкви».

Калиостро похвалялся, что он разговаривал с Александром Македонским, Юлием 
Цезарем, что собственным глазами видел пожар Рима при Нероне и распятие Христа.
Люди верили, и деньги рекой лились в его карманы. Калиостро побывал и в 
Голландии, и в Германии, и в России, но особенный, ни с чем не сравнимый успех 
он имел во Франции. По-княжески расточительный, он всюду будил удивление и 
обожание. Исцеляя больных и одаривая бедных, Калиостро использовал свои 
действительные знания неведомых тогда тайн природы. Сохранились его записки, в 
которых он цинично откровенен: «Люди, за очень малым исключением, до того глупы,
 легковерны и ничтожны, что нет никакого греха пользоваться их глупостью, 
легковерием и ничтожностью, извлекая из них всю пользу для себя и для других. 
Есть болезни, страдания, горе, нищета — всему этому следует помогать, не думая 
о глупости и ничтожности тех, кто страждет. Потому пусть здоровые, счастливые и 
сытые дают мне средства для помощи, к тому же давая мне наслаждение своего 
тупоумия и недалекости…»

Безусловно, шарлатанства и низкопробного мошенничества было предостаточно в 
деятельности Калиостро, однако они блекнут на фоне мгновений его поистине 
божественного вдохновения. Наверное, об этом хотел сказать Калиостро в 
сочиненной им молитве к Господу, которая висела в дорогой раме в его Парижском 
салоне, где он проводил свои магические сеансы:
«Отче вселенной, Ты,
которому все народы поклоняются под именем Иеговы, Юпитера и господа, Верховная 
и Первая причина, скрывающая твою сущность от моих глаз и показывающая мне 
только мое неведение и твою благость, дай мне в этом состоянии слепоты 
различить добро от зла и оставлять человеческой свободе ее права, не посягая на 
Твои святые заповеди. Научи меня бояться пуще ада того, что мне запрещает моя 
совесть и предпочитать самому небу то, что оно мне велит».

Однако читатель вправе спросить — а не басни ли все эти рассказы о тайном 
знании, магическом искусстве и герметических науках? И где вообще 
доказательства того, что когда-то кто-то владел всеми этими силами и знаниями и 
использовал их? Такие вопросы оправданы, ведь никакие утверждения не должны 
приниматься на веру без достаточного фактического и логического подтверждения. 
Именно поэтому, повествуя о предсказаниях Калиостро, мы обратимся за помощью к 
преданьям старины и к последним научным открытиям в истории и археологии.





Глава 1

 

КЛАДОИСКАТЕЛЬ И ДУХОЗАКЛИНАТЕЛЬ




Что рассказывает о своей подлинной биографии сам Калиостро? Обратимся к его 
«оправдательным запискам», составленным графом-кудесником на скорую руку в 
Париже, когда он оказался замешанным в скандал с «ожерельем королевы», 
увлекательно переданный впоследствии Дюма-отцом на страницах известного романа.

«Ни место моего рождения, ни родители мои мне неизвестны. Различные 
обстоятельства моей жизни породили во мне сомнения и догадки, свидетельствующие 
о том, что я был весьма высокого, хотя и незаконного, происхождения».
Калиостро рассказывает
о своем детстве, исполненном воспоминаний о странствиях в Аравии. Там его, по 
его же словам, назвали загадочным именем Ахарат. Современники свидетельствуют, 
что именно так в дальнейшем величала Калиостро его супруга и соратница по 
магическим занятиям Лоренца Фели- чиани. Под именем Ахарат мальчик обитал во 
владениях восточного князька Алахама, окруженный образованнейшими наставниками 
и телохранителями. В этих записках Калиостро называет и имя своего наставника, 
который, как предполагается, и был тем посвященным, передавшим юноше 
сокровенные знания и невероятную власть над тайнами природы.

Впрочем, намного позднее, когда началась полоса злоключений Калиостро и 
французская пресса начала кампанию по разоблачению «графа-самозванца», увидела, 
свет и иная версия происхождения и биографии мага. Установлено было, к примеру, 
что по материнской линии Калиостро происходил от некоего Маттео Мартелло, 
который выдал одну из своих дочерей за некоего Джузеппе Калиостро, вторую — за 
Пьетро Бальзамо. И от брака этой второй дочери с Бальзамо родился сын, Джузеппе,
 использовавший впоследствии одно из имен родственников, чтобы назваться графом 
Калиостро.
Если верить этой версии, то родители Калиостро были примерными католиками, 
купцами, торговавшими сукном и шелком. И, поскольку были они весьма набожны, 
своему одаренному сыну решили дать монастырское образование. В семнадцатилетнем 
возрасте Джузеппе Бальзамо был отправлен в расположенный неподалеку от Палермо 
городок Колтажироне, чтобы в стенах местного монастыря продолжить учение.
Несмотря на его склонность к распутству, мошенничеству, а иногда и воровству, 
монахи приняли его участливо, закрывая глаза на эти грехи. В монастыре была 
небольшая, но хорошо подобранная библиотека, где юноша смог почерпнуть немало 
для своих будущих философских построений. Но более всего увлекся он 
составлением лекарских отваров и настоев из трав, из-за чего завязал крепкую 
дружбу с монахом-травником. Молодой Джузеппе тяготился теорией — его влекла 
практика. Рассечение мертвых тел, бесконечные эксперименты с экстрактами и 
бальзамами обещали многое: рациональная наука еще не встала на ноги, и 
средневековые представления о магической силе разнообразных травяных 
«коктейлей» и волшебных амулетов могли вскружить голову кому угодно.
Вскоре об оккультных опытах молодого послушника поползли по городку самые 
невероятные слухи: поговаривали, что он занимается некромантией, владеет 
тайнами бессмертия и философского камня; что он продал душу сатане и князь тьмы 
сделал его своим слугой. К счастью, Джузеп- пе удалось покинуть монастырь 
прежде, чем разразился скандал. Он бежал на север Италии, и там следы будущего 
Великого Кофта затерялись.
Вновь Бальзамо объявился в 1773 году в Неаполе уже под именем графа Калиостро. 
Он показывал заинтригованным вельможам рекомендательные письма рыцарей 
Мальтийского ордена и утверждал, что якобы был посвящен ими в секреты масонских 
обрядов розенкрейцеров и великие рыцари ордена святого Иоанна Иерусалимского 
поведали ему тайные откровения символической философии. Именно благодаря этому 
в Неаполе он был посвящен в высшие ранги герметического масонства и даже сам 
учредил там ложу «египетского ритуала», назвав себя, отца-основателя этой ложи, 
«князем истины». Правда, там же он провел несколько недель в тюрьме, и 
неизвестно, было ли это связано с масонством.
Однако мы забегаем вперед, обходя вниманием одно из самых первых относительно 
благоприятно завершившихся приключений Калиостро. Первым громким его «фокусом», 
зафиксированным в памяти человечества, считается ловкий обман некоего Марано из 
Палермо. Это событие как раз и положило конец обучению юноши в монастыре и 
вообще его палермской жизни.
Еще в Палермо Калиостро научился виртуозно подделывать чужие почерки. Начал он 
с того, что за солидное вознаграждение талантливо подделал завещание в пользу 
афериста маркиза Мориджи, а также ряд векселей, квитанций и т. д. Одновременно 
Бальзамо уже понял, что мошенничество и жульничество — не самое достойное и 
интересное занятие. Больше привлекала его возможность использовать' в своих 
целях людские суеверие и глупость.
О талантах юноши прослышал ростовщик и золотых дел мастер из Палермо Марано. 
Алчный и недоверчивый, Марано заинтересовался рассказами о молодом человеке, 
который прославился на весь город тем, что изготавливал приворотные зелья, 
исцелял, угадывал и предвидел. Марано сам приблизил к себе юношу и постарался 
завоевать его расположение. Он долго «обхаживал» будущего Калиостро и, наконец, 
выложил ему свое истинное желание — он хотел, чтобы Бальзамо указал ему место 
захоронения сокровищ. Удивительно, но юноша сразу предложил ростовщику указать 
ему богатейший клад в одной из многочисленных пещер, окружающих Палермо. В 
ответ на недоумение Марано — почему же тогда Бальзамо сам им не воспользуется, 
тот пояснил, что он не имеет права сам прикасаться к подобным кладам, так как 
давно вступил в сговор с потусторонними силами, которые, займись он поисками 
сам, лишат его чудодейственной силы. И именно поэтому Бальзамо может лишь 
передать клад другому лицу, коим он и готов сделать ростовщика Марано — 
разумеется, небезвозмездно.
Ростовщик был готов на любые условия. Впрочем, Бальзамо пояснил ему, что сам он 
об этих условиях пока ничего не знает — их изложат самому Марано духи, 
стерегущие клад в глубине пещеры. В назначенный день Бальзамо привел ростовщика 
ко входу в пещеру. По его словам, во мраке пещеры должна находиться огромная 
груда драгоценных камней, охраняемая потусторонними силами. Едва юноша поведал 
об этом, как из пещеры раздался глухой голос, сообщающий, кому именно он может 
открыть секрет клада. Понятно, что речь шла о человеке, точь-в-точь 
соответствующем облику Марано. Тут же было изложено и условие, на котором 
ростовщик может получить доступ к сокровищам — перед входом в пещеру он должен 
оставить шестьдесят унций чистого золота. Марано заподозрил неладное и уперся. 
Тогда будущий маг печально развел руками и направился прочь, всем своим видом 
выражая глубокое разочарование жадностью «кладоискателя». Ростовщик попытался 
торговаться, однако Бальзамо резонно заметил, что торг был бы уместен с ним, но 
не с духами, стерегущими клад. И Марано согласился, пообещав прийти в 
условленное время ко входу в пещеру, захватив с собой золото.
Но, не желая быть обведенным вокруг пальца, Марано решил быть начеку. Положив у 
входа в пещеру золото и якобы отправившись на поиски камней, он тихонько 
вернулся, подозревая, что Бальзамо захочет бежать, прихватив с собой его золото.
 Однако сквозь заросли он увидел, что молодой человек сидит возле оставленного 
золота с равнодушным видом скучающего наблюдателя. Это уверило ростовщика в 
честности намерений Бальзамо, и он спокойно вернулся в пещеру.
Старик оказался в полной темноте, когда на него вдруг набросились четыре черные 
тени, принятые им за демонов. «Демоны» принялись тормошить и вертеть старика, 
изображая адскую пляску. Поначалу Марано принял это испытание как должное 
препятствие на пути к заветным сокровищам. Однако «демоны», продолжая дергать и 
щипать алчного простака, увлекали его все дальше и, наконец, попросту 
отколотили, после чего буквально растворились в воздухе. Марано остался лежать 
на земле в полном одиночестве, и тут пещеру снова сотряс громовой голос, 
повелевающий ростовщику целый час лежать неподвижно, иначе все его ухищрения по 
овладению камнями пропадут даром. В случае же, если Марано попытается подняться,
 кара последует незамедлительно. Разумеется, несчастный пролежал неподвижно 
довольно длительное время, прежде чем понял, что его надули. Он выбрался из 
пещеры и, избегая попадаться на глаза знакомым, направился в город.
Надо заметить, что годы спустя, когда у ростовщика поугас стыд от осознания 
своей глупости, а случай снова свел его с Калиостро, Марано рьяно бросился 
разоблачать «шарлатана».
Джузеппе Бальзамо между тем, исчезнув из Палермо с золотом ростовщика, принялся 
путешествовать по городам Италии, вовсю используя свои необыкновенные таланты. 
Неоднократно он менял имя, прежде чем, оказавшись в Мессине, принял фамилию 
своей тетки —
Калиостро, прибавив к ней впоследствии графский титул. Впрочем, позже в своих 
«оправдательных записках» Калиостро написал, что графский титул не принадлежит 
ему по рождению, однако имеет особенное, таинственное происхождение.
В это же время многие доверчивые люди стали попадаться на удочку Калиостро, 
уверявшего всех, что им изобретен эликсир вечной молодости. В доказательство 
правдивости своих слов он показывал свою двадцатилетнюю красавицу жену, говоря, 
что ей давно уже. за шестой десяток. Позже во многих городах мира Лоренца 
утверждала, что она намного старше своего супруга, однако выглядит так 
замечательно исключительно благодаря его чудодейственным эликсирам.

В библиотеке Ватикана сохранился один из трудов Калиостро, в котором 
упоминается следующий рецепт:
«Выпив это, человек на целых три дня теряет сознание и речь. Возникают частые 
судороги, конвульсии, на теле выступает обильный пот. Придя в себя после этого 
состояния, в котором человек тем не менее не ощущает никакой боли, на тридцать 
шестой день он принимает последнюю крупинку «красного льва» (т. е. эликсира), 
после чего проваливается в глубокий спокойный сон, во время которого у человека 
облазит кожа, выпадают зубы, волосы и ногти, выходят из кишечника пленки… Все 
это вырастает снова на протяжении нескольких суток. На утро сорокового дня он 
покидает помещение новым человеком, ощущая полное омоложение…»






Глава 2

 

МЕЖДУ ЛОНДОНОМ И ПАРИЖЕМ




Декабрьским днем 1777 года дорожная карета с лакеями на запятках остановилась 
возле дома № 4 на Уэркоум-стрит в Лондоне. В этот пустующий особняк, 
принадлежавший некоей миссис Джулиэтт, въехал новый постоялец: граф Александр 
Калиостро с супругой, итальянский полковник на испанской службе, согласно 
имевшимся у него документам. Камердинер и лакеи вносили в дом многочисленные 
сундуки, какие-то особенные, странной формы баулы. Все последующие передвижения 
Калиостро зафиксированы с большой точностью, а вот откуда он явился в тот 
декабрьский день, так и осталось невыясненным. Сведения о предыдущих его 
похождениях случайны и разрозненны, и ни одно из них не может считаться 
абсолютно достоверным.
Граф был мужчина средних лет, невысокого роста, но широкий в плечах, 
смуглолицый, по многим показаниям — краснолицый. Говорил на трех или четырех 
языках, притом на всех, без исключения, с иностранным акцентом. Держался важно, 
таинственно-значительно, напыщенно. Щеголял перстнями и табакерками, 
украшенными редкой величины бриллиантами и иными драгоценными камнями.
В скором времени густой дым, валивший из трубы дома № 4, приобрел в глазах 
соседей особенное значение. Стало известно, что заезжий иностранец — 
высокоученый алхимик, владеющий секретом превращать неблагородные металлы в 
золото и серебро, увеличивать в объеме бриллианты, проделывать и некоторые 
другие, столь же чудесные, сколь и чрезвычайно полезные вещи. Во внутренних 
помещениях дома граф оборудовал себе лабораторию, где за плотно завешанными 
окнами пылала большая алхимическая печь, а вокруг все было уставлено колбами, 
пробирками, перегонными кубами вперемежку с каббалистическими книгами, черепами,
 сферами, пентаграммами и прочими аксессуарами высокой магии. Щеголяя 
бриллиантами на перстнях, граф обычно давал понять, что они собственного 
изготовления, а лицам, особо отмеченным его доверием и допущенным в святая 
святых, демонстрировал процесс производства их, извлекая драгоценные камни 
готовенькими из тигля, прямо «с пылу с жару».
Лондонский «дебют» Калиостро окружен особенно густым туманом. Повествования об 
этом отрезке его карьеры вращаются вокруг двух сюжетов: во-первых, драгоценных 
камней и металлов и, во-вторых, лотереи. Ему будто бы удавалось угадывать 
заранее выигрышные номера лотереи, каковые он благоволил сообщать приближенным 
к нему или просто случившимся около него людям. Сам Калиостро представлял дело 
таким образом, что толпившиеся вокруг него корыстолюбцы только мешали его 
алхимически-каббалистическим изысканиям, умоляя его обращаться к сугубо 
практическим их приложениям. Достоверно во всех этих историях то, что они 
окончились судебным разбирательством: Калиостро был обвинен в магии и 
колдовстве, а также и в мошенничестве. Целая череда тяжб в общем завершилась в 
его пользу, и все же он предпочел не задерживаться более в Англии.
Достоверно также то, что в Англии Калиостро вступил в масонскую ложу и сразу 
стал пользоваться авторитетом в этих кругах.
Весной 1778 года Калиостро объявился по другую сторону Ла-Манша. Дорожная 
карета, украшенная графским гербом, пересекает континент вдоль и поперек; 
города и замки в разных концах Европы взбудоражены визитом неожиданного гостя, 
демонстрирующего поистине сногсшибательные вещи. Всюду Калиостро встречает 
хороший прием, а его выступления собирают аристократическую аудиторию, включая 
иногда и коронованных особ. Всякое его появление и исчезновение внезапно и 
обставлено таинственностью; обычная его гастроль крат- ковременна, но где-то он 
задерживается, смотря по обстоятельствам, и на более продолжительный срок. Так, 
например, в Курляндии он провел почти всю первую половину 1779 года.
Репертуар чудес был невероятно обширен. Алхимические опыты оставались самым, 
пожалуй, престижным по тем временам, его главным «фокусом», но были и еще более 
сенсационные: например, некромантия или исцеление безнадежно больных. Прибавим 
сюда ясновидение и предсказания будущего и такие «мелочи», как, например, 
изобличение воров и отыскание кладов.
Жаждущим услышать Калиостро приоткрывал завесу, укрывающую от непосвященных 
«истинную мудрость». Граф утверждал, что он совсем не против энциклопедизма; 
гравитация, электричество и тому подобные новооткрытые вещи — все это очень 
хорошо, но все это частности, а полное, всеобъемлющее знание жизни можно найти 
только в древних книгах, только на далеком Востоке. Исключительно «тайные 
науки» позволяют проникнуть в главный тайник природы, ключ к которому дано 
подобрать только «истинному магу».
Парижский кардинал де Роган, один из столпов королевского двора, пожелавший 
омолодиться, ввел мага в высшее парижское общество. В 1775 году весь цвет 
французской столицы присутствовал на магических вечерах супругов Калиостро. 
Доступ на такие вечера предоставлялся избранным, вступившим в масонскую ложу и 
заплатившим в качестве взноса огромную сумму денег. Зал для своих сеансов 
Калиостро готовил так, чтобы создать таинственную, мистическую обстановку. 
Множество темных драпировок, свечи в массивных серебряных канделябрах, 
расставленные в виде магических фигур, стол, покрытый длинной черной скатертью 
с вышитыми на ней каббалистическими знаками. Самым важным магическим предметом 
сеансов был шар. Перед ним ставили на колени молодую женщину, которая с помощью 
сверхъестественной силы Калиостро видела картины из настоящей, прошлой и 
будущей жизни и рассказывала об этом присутствующим.
Калиостро поселился на окраине Парижа, на улице Сен-Клод, район Марэ, в 
особняке, сохранившемся до сих пор, расположенном в глубине глухого, 
разросшегося сада. В верхнем этаже дома была оборудована лаборатория с 
непременной алхимической печью, Маг обычно работал здесь по ночам, и запоздалый 
прохожий, оглядываясь на светившие сквозь ветки деревьев окна, суеверно 
крестился. Счастливчики, допущенные внутрь лаборатории, попадали в диковинную 
обстановку времен Парацельса и Фауста: батареи всевозможных эликсиров и 
бальзамов, пятиугольники и треугольники с мистическими знаками, чучела змей, 
какие-то вонючие снадобья, тут же буссоль и «дерево Дианы» (амальгама серебра и 
ртути, которой приписывались целебные свойства), светящиеся камни, о которые 
будто бы можно зажечь свечи, многочисленные «черные» книги и первая из них — 
«Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста.
Посреди всех этих редкостей высился огромный ата- нор (алхимическая печь), в 
жарком пламени которого при наличии воображения можно было увидеть пляшущую 
фигурку саламандры — девы-покровительницы алхимиков.
В нижнем этаже был зал для масонских собраний. Здесь преобладал 
небесно-астральный декор, развешаны были мечи и шпаги, расставлены молотки, 
кубы и наугольники, а также статуэтки Изиды и быка Аписа — принадлежности 
«египетского ритуала». Здесь собирались «вольные каменщики» — преимущественно в 
дорогих каретах, украшенных аристократическими гербами. Отсюда разносилось по 
округе вместе с ароматом заморских благовоний благостное пение, патетические 
анданте масонских гимнов и славословий.
Самые необычные вещи случались за стенами сей уединенной обители. Газеты 
сообщили, например, о фантастическом ужине на тринадцать персон, данном на 
улице Сен-Клод; сегодня мы назовем это сеансрм массового гипноза. Шесть 
приглашенных гостей, среди которых были кардинал Роган и кто-то из родных 
братьев короля, то ли граф Прованский, то ли граф д'Артуа, «встретились» за 
столом с шестью знаменитыми покойниками, в частности Вольтером, Монтескье и 
Дидро (тринадцатым сотрапезником был Калиостро). Передавались даже подробности 
словесной пикировки, состоявшейся будто бы между двумя сторонами.
Сохранился рассказ очевидца о подобном сеансе в Париже. Из множества 
приведенных детей Калиостро выбрал шесть мальчиков и девочек, которые 
показались ему наиболее подготовленными, и передал их Лоренце. Супруга на 
некоторое время увела детей из залы. Когда они вернулись, на них были белые 
туники, подпоясанные золотыми поясами, волосы были тщательно расчесаны и 
благоухали ароматическими эссенциями.
Калиостро подвел детей к поставленному посреди залы мраморному столику, на 
котором стоял сосуд, наполненный водой. Их попросили взяться за руки, образуя 
круг, в середине которого находился стол. Затем Калиостро произнес над детьми 
слова на непонятном присутствующим языке и попросил их по очереди заглянуть в 
сосуд с водой. Все шесть мальчиков и девочек, посмотрев в воду, начали 
восклицать, что видят там ангелов.

17

Калиостро тем временем успел покинуть залу и вернуться в одеянии Великого Кофта.
 Подойдя к столу, он стал по очереди возлагать руки на головы детей, затем на 
их глаза, на грудь, после чего начал совершать над их головами некие пассы. 
Затем один из его прислужников поднес маленькую золотую палочку. Калиостро 
постучал ею по столу и сказал, что теперь каждый может задавать вопросы и 
проверять ответы. Первая дама, набравшаяся смелости, спросила «голубков» о том, 
что сейчас делает ее мать. Дети, посмотрев сосуд с водой, ответили, что мать 
означенной дамы сейчас находится в театре в Страсбурге, сидит в ложе между 
двумя немолодыми мужчинами. У сожалению, проверить, так ли это, не 
представлялось возможным. Тогда другая дама задала весьма простой вопрос: она 
пожелала узнать, сколько лет ее супругу. Дети замялись, и тогда грянула овация 
— ведь они не могли дать ответ на этот вопрос, так как женщина была не замужем.





Глава 3 ВЕЛИКИЙ КОФТА





Мы повествуем о временах, когда Европа, разбуженная трудами своих 
свободомыслящих просветителей, искала новые идеи и знания, которые могли бы 
вдохновить и молодое пылкое сердце, и пытливый трезвый ум. Старые церковные 
догмы, пятнадцать веков насаждавшиеся силой меча и страхом костра инквизиции, 
уже теряли ценность в глазах ищущих людей. Одновременно набирали популярность 
сведения о таинственных знаниях Востока, которые не одному поколению 
средневековых алхимиков и теософов давали силу преодолевать насмешки 
невежественной толпы, презрение научных авторитетов и страх перед безжалостным 
трибуналом инквизиции. Предания рассказывали о том, как когда-то Парацельс, 
Тритемий, Томас Воган, Роджер Бэкон, Корнелий Агриппа, Раймонд Лул- лий, 
Христиан Розенкрейц в своих кельях-лабораториях искали способ получить 
описанный в старинных легендах философский камень, который является ключом, 
открывающим великие тайны природы. Под влиянием этих преданий по всей Европе 
образовывались общества, кружки и ложи, объединявшие искателей истины и просто 
любопытствующих, желавших верить не только в библейскую Троицу и знать больше о 
своей душе, нежели знал о ней профессор теологии.

С возникновения масонства в 1717 году оно привлекало к себе внимание своей 
таинственностью и странной обрядностью, что давало благодатную почву для любых 
домыслов и вымыслов. Применительно к XVIII веку масонство, скорее всего, 
следует рассматривать как довольно туманное образование, сложившееся в том слое 
культуры, где имеет место так называемая символическая деятельность. В 
масонстве встречаются друг с другом различные символические формы, в той или 
иной степени оторвавшиеся от своих исторических корней;
прошлое, иногда очень далекое прошлое встречается таким образом с настоящим.
Из прошлого масонство взяло, во-первых, элементы духовной (рыцарского кодекса) 
и, во-вторых, элементы герметической традиции. В нем нашли место последние 
отголоски традиций духовно-рыцарских орденов, их ритуалов, их фразеологии. В 
XVIII веке еще были живы многие традиции средневековья (даже духовно-рыцарские 
ордена еще не стали целиком достоянием истории: существовал Мальтийский орден, 
преемник госпитальеров).
«Высокое масонство» — это высшие степени его: розенкрейцеры, посвященные и др. 
Розенкрейцеры по традиции занимались алхимией, посвященные — каббалой. Вообще 
же вся масонская ритуалистика отмечена влиянием мистических понятий «тайных 
наук»: к примеру, обряд посвящения сближался по аналогии с процессом 
«трансмутации» металлов и описывался теми же самыми терминами. Заметим также, 
что масонство переняло у герметиков их одержимость в поисках некоего 
«утраченного Слова», некоего «забытого секрета» — поисках, которые в конечном 
счете вели на «загадочный Восток».
Но с духом далекой старины в масонстве перемежаются веяния новых, буржуазных 
времен. Ложи формально открыты для всех сословий, среди принятых братьев 
устанавливается подчеркнутое равенство. Религиозные убеждения почти не 
принимаются во внимание — это результат упадка ортодоксального христианства, 
распространения деизма и, с другой стороны, различных мистических вероучений. В 
Англии, где масонство зародилось, оно было в наибольшей степени проникнуто 
буржуазным духом. Уже то, что основатели назвали свое движение «обществом 
вольных каменщиков» — строителей храмов, свидетельствовало об их 
псевдодемократических наклонностях. На континенте масонство утратило эту 
окраску, стало более чинным, пышным, театральным. Европейская аристократия 
нашла слишком скромным его происхождение от каменщиков и придумала для него 
более пышную генеалогию, восходящую не к строителям храма, но и к храмовникам 
(тамплиерам) либо к госпитальерам- мальтийцам. Но и на континенте, как об этом 
свидетельствуют источники, костяк общества составила именно буржуазия, 
находившая в ложах отдушину от социального регламентирования и нередко 
пытавшаяся дать им угодное ей направление.
Настроения, господствовавшие в ложах, подчас были прямо противоположными. 
Некоторые становились апологетами просвещения, другие, и таких было гораздо 
больше, тяготели к оккультизму; одни держались герме- тизма, другие, напротив, 
обращались к политической деятельности. Вместе с тем масонство приоткрывало 
двери в сторону иных, нехристианских религий, в сторону восточных 
разновидностей спиритуализма. Масонский антиклерикализм в XVIII веке зачастую 
принимал причудливые формы: так, ложи будоражила идея «мести за тамплиеров», 
которых в XIV веке церковь официально осудила за то, что, общаясь с «неверными»,
 они будто бы сами впали в ересь.
Участие в ложах высокопоставленных аристократов и коронованных особ делало 
масонство влиятельной силой как в тех странах, где оно поощрялось, так и в тех, 
где подвергалось гонениям. Это обстоятельство привело к масонам многочисленных 
шарлатанов и карьеристов. Разумеется, Калиостро — первый среди них. На процессе 
1790–1791 годов в Риме инквизиторы пытались даже представить его чуть ли не 
главным инициатором масонских «заговоров» против церкви и освященного ею 
порядка. Это явное преувеличение, хотя Калиостро, бесспорно, был одним из самых 
видных масонов и даже выступил со своей собственной теорией движения — 
«египетским ритуалом». И вскоре все новые и новые ложи заявили о своей 
приверженности «египетскому ритуалу». В качестве главы этого последнего 
Калиостро присвоил себе экзотическое звание Великий Кофта и объявил об 
учреждении главной ложи ритуала в Лионе, где он обосновался с лета 1784 года. 
Выбор не был случайным. Подобно тому, как Париж был общеевропейским центром 
Просвещения, так Лион был центром всякого рода мистических, оккультных течений. 
Здесь на средства богатых покровителей специально выстроено было здание главной 
ложи, нечто вроде храма; в центре его парадного зала на фоне усеянного 
серебряными звездами голубого полотнища красовался бюст Великого Кофта, 
выполненный знаменитым Гудоном, с надписью «Божественному Калиостро».
Однако и в Париже мода на Калиостро была в разгаре. В витринах красовались его 
портреты и изваяния в мраморе и бронзе, на всех углах торговали табакерками, 
веерами, перстнями и прочей мелочью с его изображениями. В этот период 
Калиостро — один из двух наиболее популярных во Франции иностранцев за 
десятилетие, предшествовавшее революции. Вторым был Бенджамин Франклин, 
знаменитый физик и посол революционной Америки.
На одном их крупнейших собраний верховных представителей лож верховные масоны, 
именующие себя Старшими Братьями расы, поставили своей целью усилить тягу 
человечества к интеграции, которая является, в сущности, ключевой нотой 
вселенского порядка. На этом собрании была обозначена одна из проблем: умы 
учеников и стремящихся практически нечувствительны к высшим касаниям. Решение 
было найдено в учреждении группы посредников-служителей, со временем 
организовавшуюся в Новую Группу Мировых Служителей.
Масоны утверждали, что прежде всего сознание человечества должно подняться на 
ментальный план; оно должно настолько расшириться, чтобы включать не только мир 
эмоций, но и интеллекта. Во-вторых, необходимо было сделать что-нибудь для 
разрушения барьеров обособленности и предрассудков, которые отчуждали людей 
друг от друга и которые, как предвидели братья-«камен- щики», будут отчуждать 
их все больше.
Это собрание положило начало конкретной специфической групповой работе по четко 
намеченным направлениям, что привело к созданию четырех групп — культурной, 
политической, религиозной и научной, из которых каждая должна была выражать 
истину с определенной точки зрения и раскрывать определенный аспект познания. 
Известно, что первыми взялись за работу культурная и политическая группы. 
Результат активной деятельности одной проявился в начале эпохи Ренессанса, 
другая привела к политической реорганизации всей Европы, Америки и 
Великобритании, да и, пожалуй, всего мира. Одной из основных задач ее было 
сформировать правильное управление каждой национальной единицей для должного их 
развития, чтобы они могли надлежащим образом исполнять свои международные 
обязанности, тем самым усиливая мировое братство наций.
Основной десант политической группы пришелся на начало XVII столетия. Группа в 
основном включала в себя работников, осуществляющих свою деятельность на 
рациональных принципах. Но были и те, кто сознательно откликался на мир мысли 
Бога, являясь проводником Его идей. Ключевой фигурой политической группы 
иерархических работников был посвященный ученик граф Калиостро. Практически все,
 что написано о жизни Калиостро, никак не раскрывает его в качестве 
посвященного, иерархического ученика, перволучевого Ашрама. Но так и должно 
было быть. Посвященный всегда работает за сценой, выводя на передний план 
истории других учеников.
Задача политической группы, работавшей над обустройством Европы, состояла в 
первую очередь в смене монархических режимов правления и переходе на 
демократические рельсы. Осуществить это бескровными методами, например, как в 
Англии, не удалось. Разрушить старое мышление монархической Европы было 
возможно, только применив энергию аспекта первого луча. Результатом ее 
воздействия стала Семилетняя война, окончившаяся в 1763 году. Работа 
политической группы началась с посылки группы учеников и посвященных в 
различные страны мира.

Сохранилась часть воспоминаний Калиостро о масонской стороне его деятельности. 
Вот что он пишет:
«Мой наставник Альтотас, величайший мудрец, один из хранителей высочайших 
знаний, накопившихся в недрах человечества от начала веков и до наших дней, 
сообщил мне, что считает меня вполне подготовленным и созревшим для того, чтобы 
войти в храм познаний и выдержать там испытания, которым должен быть подвергнут 
всякий, кто жаждет доказать свои силы снести на своих плечах великую 
драгоценную ношу. Но не сам он меня посвящал. Он препоручил меня иному мудрецу, 
великому иерофанту. От него мной были получены все важнейшие указания. Я должен 
был очиститься и подготовиться к уготованному мне. Я должен был продолжительно 
молиться и поститься. И вот, наконец, настал день, когда с чистой совестью 
сообщил моим наставникам, что почувствовал себя вправе…

В сопровождении старого иерофанта (действие происходит во время одного из 
путешествий Калиостро на Восток. — Авт.) и двух прежде уже посвященных молодых 
людей посреди глубокой ночи мы отправились из древнего Мемфиса к пирамиде 
Хеопса. Я уже прежде осматривал эту пирамиду и должен заметить, что неверно и 
напрасно называют ее пирамидой Хеопса: Тот, или Гермес, величайший из мудрецов, 
воистину, был ее строителем. Он создал ее именно затем, чтобы сохранить в лоне 
ее в будущих веках, в будущих тысячелетиях, сокровища великого знания.
Мы подошли к пирамиде и остановились. Ночь выдалась очень светлой. Я уже не раз 
бывал здесь, потому удивился нашей остановке. Я понимал, что идем мы в пирамиду,
 однако же с этой стороны не было никакого входа. Но мне не пришлось удивляться 
долго, так как с этой минуты и началось то все удивительное, неожиданное, что 
суждено было мне испытать.
Иерофант ударил молотком в один из древних камней у основания пирамиды, как 
вдруг камень в ответ поддался, и перед нами оказалась маленькая дверца. Мои 
спутники завязали мне глаза и далее меня повели. Я понял, что мы спускаемся 
вниз по ст/пенькам очень длинной лестницы. Когда, наконец, глаза мои были 
развязаны, я оказался в обширном зале, ярко освещаемом откуда-то сверху. Прямо 
передо мной находился огромных размеров и редкой работы сфинкс. Как никогда 
прежде поразило меня это таинственное изваяние. Я не мог отвести глаз от 
взгляда сфинкса. На меня был устремлен холодный и загадочный, прекрасный и 
страшный каменный неподвижный взгляд человеческого лица. Это было непостижимое 
существо: и ужасающее, и манящее к себе. Оно имело голову женщины, тело быка, 
когти льва и огромные крылья.
Иерофант подошел ко мне и положил мне на плечо руку. «Сын мой, — обратился он 
ко мне, — прежде, чем идти дальше, остановись и вглядись в этого сфинкса. На 
первый взгляд он ужасен, он представляется тебе чудовищем. А ведь это символ 
глубочайшей красоты и правды. Этот сфинкс — лишь заглавный лист той книги, 
которую ты жаждешь прочесть. Первая загадка, первая из великих загадок, но не 
тот кроется в ней смысл, что в басне Эдипа, — я решаюсь тебе его поведать, но 
прежде ты подтвердишь, что достоин читать эту великую книгу. Если же нет..»
Туг он замолчал, однако невольный трепет пробежал по моим жилам. «Готов ли ты 
слушаться меня?» «Готов», — ответил я и встретился взглядом с его взглядом, 
выдержать который было непросто. Тогда два молодых посвященных поднесли мне 
длинные белые одежды. С их помощью сбросил я с себя свое одеяние, облачившись в 
эти белую тунику и сандалии.
Тогда иерофант подвел меня ближе к сфинксу и сказал: «Смотри, ты видишь 
человеческую голову, голову женщины. Она олицетворяет человеческий разум, разум,
 который, прежде чем он выйдет на арену будущего, должен изучить свои цели и 
желания, постичь средства их достижений, познать препятствия, коих следует 
избегать, пройти предстоящие испытания. Тело быка означает, что человек, 
вооруженный знанием, должен, подобно сильному и крепкому быку, с неутомимой 
волей и беспредельным терпением прокладывать шаг за шагом путь, ведущий к 
успеху или падению. Когти льва означают, что, прежде чем достигнуть цели, 
намеченной разумом, недостаточно хотеть, а следует дерзать, недостаточно 
трудиться, а следует иной раз биться и силою прокладывать себе дорогу. Орлиные 
крылья не приподняты, они опущены, они прикрывают собой сфинкса, — и густым и 
непроницаемым покровом, подобным орлиным крыльям, следует скрывать свои планы 
до тех пор, пока не настанет время действовать решительно и дерзко, в орлином 
полете возносясь на беспредельную высоту.
Смей же, сын мой, видеть верно и жаждать справедливо. Дерзай ко всему, чего 
пожелает твоя совесть, умей умолчать о своих планах. И если перед твоим 
упорством и терпением завтрашний день есть не что иное, как продолжение усилий, 
сделанных тобой сегодня, — следовательно, ты идешь твердо к своей цели. Семь 
гениев, семь хранителей священного ключа, запирающего прошедшее и открывающего 
будущее, возложат на твою голову венец «властелина времени», и ты, подобно 
Пифагору, Платону и другим прежним мудрецам, сделаешься преемником Гермеса, 
помня, что и они прежде стояли там, где стоишь сейчас ты».
После этих слов иерофант завязал мне глаза снова, и я услышал, как удаляются 
его шаги. Кто-то иной взял меня за руку и повел. Снова мы двигались по лестнице.
 Голос того, кто сопровождал меня, прошипел у самого уха: «Считай ступени!» Я 
начал считать и насчитал двадцать две, после чего мы остановились. Я услышал, 
как отпирается и затем запирается за на ми тяжелая дверь. Снова потянулись 
мгновения, во время которых мы продолжали путь.
Вдруг тот, кто вел меня, остановился и, задержав меня, воскликнул: «Стой, 
теперь дальше ни шагу, иначе ты полетишь в бездонную пропасть. Она со всех 
сторон окружает тайный храм, защищая его от вторжения непосвященных. Мы пришли 
слишком рано, потому будем ждать остальных наших братьев. Ты же, если дорожишь 
жизнью, должен замереть неподвижно. Скрести на груди руки и не снимай с глаз 
повязки до тех пор, пока тебе не будет приказано это сделать. Полдни, что ты 
уже теперь в нашей власти, ты отныне не принадлежишь себе, ты обязан слушаться 
нас беспрекословно. Лишь исполнив это и доказав нам, насколько ты властвуешь 
собою, ты избежишь погибели и достигнешь того, к чему стремишься».
«Я все знаю и готов ко всему», — прошептал я в ответ. Снова потянулись минуты 
ожидания. «Сними повязку», — раздался неожиданно скоро повелевающий голос, и я 
снял повязку, ощущая, как задрожало мое сердце. Передо мною стояли два существа 
в таких же белых длинных туниках, как у меня, только один из них был опоясан 
золотой лентой, второй — серебряной. У одного из них была голова льва, у 
второго — голова быка.
Я не успел оторвать от них взгляда, как почти у самых моих ног разверзлась 
земля с ужасным шумом, заклубился дым, в котором навстречу мне поднимался 
скелет, оживающий на глазах. Скелет
этот двигался, держа в своих костяных руках огромную косу, острие которой, 
блестя и переливаясь, направлялось мне прямо в грудь. Одновременно из-под земли 
раздался глухой замогильный голос: «Горе непосвященным, дерзнувшим нарушить 
покой мертвецов!»
Однако я уже не чувствовал страха, наоборот, мне явился неожиданный подъем духа,
 я ощущал во всем своем существе силу и крепость. Я готов был на какие угодно 
испытания и к каким угодно зрелищам. Я спокойно взирал на скелет, страшно 
передо мной кривляющийся и скалящий мне зубы, и на острие его косы, почти уже 
упершейся мне в грудь.
Я не запомнил, сколько это длилось времени, однако вдруг дым из-под земли 
повалил еще гуще, но, когда он рассеялся, ни скелета, ни косы, ни чудищ уже 
передо мной не было. Лишь два посвященных находились рядом со мною, и один из 
них подбадривающе сказал мне: «Ты почувствовал ужас смерти и не дэогнул, тебя 
коснулся ужас, но ты не отступил. Ты мог бы стать героем на своей родине, 
однако мы предлагаем тебе иные качества — добровольное смирение, должное 
одержать победу над тщеславной гордостью. Готов ли ты добыть победу над самим 
собой?»
«Не знаю, способен ли я на это, однако я готов на все», — ответствовал я. 
«Тогда ползи по этому подземелью до тех пор, пока не попадешь в святилище, где 
тебя ожидают наши братья, готовясь дать тебе знания и могущество в обмен на 
твое смирение. Возьми эту лампу и смело ползи во мрак», — ответил мне один из 
посвященных.
Я взял лампу, и передо мной предстало узкое отверстие, от которого как бы сам 
собой отвалился закрывающий вход камень. Я вполз в него, и вслед за мной камень 
немедленно был привален на место. Я оказался один в узком холодном лазу, где и 
помыслить нельзя было о том, чтобы встать или*сесть. Места доставало ровно 
настолько, чтобы можно бь!ло проползти человеку. Мне казалось, будто я нахожусь 
в могиле, в узком гробу. Земля окружала меня со всех сторон, почти сдавливая 
меня. О том, чтобы вернуться назад, нечего было и помышлять. А что впереди?
Я ползу, я уже ощущаю усталость — впереди нет никакого просвета. Глубокая 
тишина, спертый воздух, я почти задыхаюсь. Слабый свет от моей лампы то и дело 
грозиться погаснуть. Он освещает лишь сырую
черную землю. На мгновение я остановился. Какая невероятная, доселе не 
испытанная тишина! Но когда же финал? Туда ли я ползу? А что, если это 
насмешливая ловушка? Мне стало казаться, будто ползу я уже несколько часов, что 
нет и не предвидится конца моему мучительному пути. А что, если я ползу не туда,
 если я пропустил какой-нибудь единственно правильный поворот?
Это предположение заставило меня остановиться, тем более, что земля так уже 
сдавливала меня, что не оставалось никакой возможности двигаться. Места с 
трудом хватало для меня, замершего неподвижно. Но впереди по-прежнему — тот же 
мрак! Я чувствовал, как холодная сырая земля сдавливала меня смертельными 
объятиями, я начинал задыхаться. Сердце усиленно забилось от осознания того, 
что я погиб. Что мне больше нет возможности двигаться. Я был погребен в 
глубокой страшной могиле. Я остался один, забытый здесь, по-видимому, навсегда.
Один? Но тут я спохватился, что моя лампа не погасла, что она по- прежнему 
озаряет подземелье. Моя лампа — разве не подобие она Божьего ока, следящего за 
мною и видящего меня в глубине моей холодной могилы? Я не один, со мной Бог И я 
почувствовал глубокое спокойствие, едва эта мысль коснулась моего сознания.
И тут среди невозмутимой тишины раздался нарастающий гул. Пелена как будто 
спала с моих глаз, и прямо перед собой я увидел слабый свет, струящийся 
откуда-то издалека. Еще несколько метров — и земля перестала давить на меня, 
свод постепенно расширился, и я смог подняться на ноги. Вскоре передо мной 
оказалась лестница. Мне предстояло спуститься еще глубже в новые неизведанные 
бездны. Я стал спускаться по этой лестнице, снова считая ступени.
Я насчитал их семьдесят восемь, когда передо мной оказался глубокий, зияющий 
колодец. Свет померк, только одна моя лампа еле-еле разгоняла мрак. Я вернулся 
назад на несколько ступеней и стал осматриваться. Налево я заметил какой-то 
переход и там снова различил ступени. Очевидно, там и следовало искать какой- 
то выход. Следовательно, напрасно вид глубокого колодца смутил меня, ведь Бог 
со мною, и разве не он только что помог мне вынести очередное добровольное 
испытание?
Снова насчитываю двадцать две ступени. Передо мною оказывается чугунная решетка,
 за которой виднеется галерея, по обеим сторонам которой возвышаются 
изображения сфинксов. Я считаю и их — двенадцать слева, двенадцать справа. 
Между сфинксами расположены высокие треножники, на них горят факелы.
Туг я услышал шаги. Неизвестный мне человек в одеянии иеро- фанта подошел к 
решетке с другой стороны и отворил ее. Его лицо осветила ласковая улыбка. «Сын 
земли, — обратился он ко мне. — Да будет благословлен твой приход. Ты избежал 
бездны, открыв «путь мудрых». Немногие из тех, кто, подобно тебе, стремился к 
сокровенному знанию, восторжествовали, пройдя эти испытания, иные и погибли. 
Тебя же охранила великая Изида, и, надеюсь, она доведет тебя невредимым до 
святилища, где твоя добродетель получит свою награду. Я не скрою от тебя, что 
еще другие опасности ждут тебя на этом пути. Но я и ободрю тебя, пояснив тебе 
символы, которые ты видишь перед собой и которые призваны укрепить твое сердце. 
Видишь ли ты изображения, начертанные на стенах галереи? Посмотри на них. 
Внимай мне, и, если каждое мое слово прорастет в твоей памяти, тогда ты 
вернешься на землю, и все могущество владык мира будет ничтожно перед твоим 
могуществом».
Я вглядывался в лицо человека, мне это говорившего, и невольно священный трепет 
пробегал по моим жилам. Это строгое, прекрасное лицо было исполнено честности. 
На нем ясно отобразилась глубочайшая мудрость, соединенная с беспощадностью. Я 
верил всем своим существом, что сейчас настала для меня великая минута. Я понял,
 что сейчас мне откроются те тайны, которых я давно уже жаждал, размышляя о них 
в своих мудрствованиях.
Проницательный взор неизвестного мне иерофанта, казалось, читал все мои мысли и 
ощущения. «Я открою тебе великие тайны, — сказал он, казалось, в ответ моим 
помыслам, — но прежде ты поклянешься, что сумеешь сохранить их, что никогда 
никому не откроешь их. Можешь ли ты принести такую клятву?»
«Клянусь!» — прошептал я.
«Хорошо, но знай, что, если ты станешь клятвопреступником, невидимое мщение 
будет повсюду преследовать тебя. Оно настигнет тебя всюду, где бы ты ни был, 
хотя бы на ступенях трона, оно настигнет тебя, и ты не спасешься от гибели. 
Смотри, какая кара уготована клятвопреступникам!»
К этим его словам добавился какой-то ужасающий вопль, он раздался будто бы 
совсем рядом, но я пока ничего не видел. Вдруг
в нескольких шагах от меня стена на мгновение разверзлась, и я увидел огромного 
сфинкса, который мял своими железными лапами человека. Человек корчился в 
страшных муках, испуская душераздирающие стоны.
Я не мог сразу постичь, что было явлено мне, только с чувством сожаления и 
страха смотрел на ужасающее зрелище. Сфинкс был неподвижен, только гигантские 
лапы беспрестанно двигались, струилась кровь несчастной жертвы, скоро передо 
мной оказался бездыханный труп, на лице которого застыли широко раскрытые, 
вылезшие из орбит глаза, хранящие выражение непередаваемого ужаса и страдания.
Спустя мгновение все исчезло. Стена сомкнулась, ни сфинкса, ни человека больше 
не было передо мной.
«Так погибнет всякий, нарушивший клятву, данную в этом месте, — сказал мне 
иерофант. — Теперь же внимай». И каждое слово, далее произносимое им, молотом 
вбивалось в мой мозг и мое сердце, навсегда оставаясь в них.
Когда иерофант пояснил мне смысл и значение изображений, начертанных по стенам 
галереи, мы оказались в самом конце ее. Он отпер обнаружившуюся там железную 
дверь, и перед моими глазами оказалась следующая галерея, но уже узкая и темная,
 в глубине которой ярко горело пламя. Еще несколько шагов — и меня поглотит 
стена пламени!
«Сын земли, — раздался голос иерофанта, — я вижу смущение в твоем взгляде, тебя 
пугает это пламя. Между тем ты должен идти вперед сквозь него, не 
останавливаясь ни перед каким препятствием. Помни, что любые препятствия, 
испытания, даже сама смерть могут устрашить только слабых духом, которым 
никогда не достигнуть храма сокровенного. Если страх может охватить тебя, тогда 
зачем ты здесь? Взгляни на меня — ведь я когда-то прошел через это пламя так же 
легко и свободно, как через розарий. Ступай смело и не возвращайся, потому что 
возврата нет. Я запру эту дверь, и ты напрасно будешь в нее стучаться. Прощай 
или до свидания».
С этими словами он исчез, заперев за мной железную дверь, и я остался один. 
Иерофант был прав — в первые минуты меня несказанно устрашило это полыхающее 
пламя, через которое я должен был двинуться. Я не был прежде трусом, но с 
ранних лет именно огонь вызывал во мне недоверие. Я быстро пересек длинную 
галерею и остановился в нескольких шагах от пламени. Я не мог представить себе, 
откуда оно поднималось, мне казалось, что это гигантская железная печь, которая 
через мгновение поглотит меня. Жар огня коснулся меня, я невольно остановился, 
чувствуя трепет и смятение.
Однако спасительная мысль промелькнула в моей голове: к чему же тогда был 
преподан мне сейчас в галерее урок высшей мудрости? Ведь иерофант не мог дать 
бесполезного урока человеку, приговоренному к гибели. Пламя — лишь очередное 
испытание. Я не знал, чем оно завершится, однако подумал о том, что до сих пор 
живым и невредимым выходил из предыдущих испытаний.
Не колеблясь более, я твердо подошел к огненной печи. Еще мгновение — и огонь 
охватит меня. Но я делаю еще шаг — и огонь как бы стихает, падает. Подо мною 
появляется сквозной железный пол, а пламя уже внизу, под этим полом. Очевидно, 
что опасность огня уменьшается с каждой секундой. Я вижу прямо у своих ног 
достаточно широкий каменный проход и смело встаю на него, подобрав полы своей 
длинной туники. Далее я бегу над пламенем, не останавливаясь, однако вижу, что, 
по мере моего продвижения, пламя вновь поднимается за мной.
Но тут впереди появляется полоса темной, неподвижной воды. Пламя уже в двух 
шагах от меня, и снова смятение охватывает меня. О, слабость человеческой 
природы! Я вступаю в воду и далее следую по ней. Вот вода оказывается мне по 
шею, еще шаг — и я уже должен плыть, чтобы не захлебнуться. Но я ведь доплыву! 
Впрочем, плыть мне не пришлось — едва вода поднялась еще выше, как ноги мои 
почувствовали под собой твердую почву, и я вышел на устойчивую поверхность. Я 
нащупал ступени лестницы, поднялся и вскоре очутился прямо перед дверью.
Я стою под ней, а бушующее сзади пламя озаряет ее неестественным светом. Но 
никто не отворяет передо мной этой двери. Следовательно, я должен отворить ее 
сам. Вижу изображение львиной головы, в зубах у льва — большое металлическое 
кольцо в виде змеи, пожирающей свой хвост. Я изо всех сил хватаюсь за это 
кольцо и вскрикиваю, потому что понимаю, что пол уходит у меня из-под ног. Я 
еще сильней хватаюсь за кольцо обеими руками и повисаю в воздухе.
Пламя погасло, я оказался в полном мраке, недоумевая — как долго я буду так 
висеть, что последует дальше, спасение или смерть? Но тут же я почувствовал 
прикосновение к своим подошвам — железный пол снова оказался подо мною. Я 
облегченно выпустил кольцо из своих начинающих неметь рук.
Дверь туг же отворилась, передо мною заблистал свет, и я увидел огромное 
собрание людей. Я не успел даже привыкнуть к сиянию света, как мне снова 
завязали глаза и снова куда-то повели. Снова долгий путь. Я слышал, как за мной 
и теми, кто сопровождал меня, с шумом отворялись и затворялись снова железные 
двери.
Когда мы, наконец, остановились, и глаза мои были развязаны, я увидел себя в 
огромном зале, среди многочисленного собрания. Я сразу узнал старого иерофанта, 
приведшего меня к пирамиде, и второго иерофанта, беседовавшего со мной в 
галерее сфинксов.
Далее я обязан пропустить многое из увиденного в собрании. Однако я могу 
передать смысл речи, с которой обратился ко мне старый иерофант. «Сын земли, ты 
почел себя ученым и мудрым, ты гордился своими познаниями, ты знал, что мы 
обладаем высшими знаниями сил и законов природы, тогда и тебе захотелось 
проникнуть к нам и воспользоваться нашими знаниями. Но удовлетворен ли ты 
исполнением своих необдуманных желаний? Ты среди нас, в нашем святилище. Ты 
прошел несколько испытаний и немногому уже научился. Но теперь ты должен понять,
 что эти испытания только на первый взгляд казались серьезными, а, в сущности, 
были игрою. Но разве к этому вели тебя твои бездумное честолюбие, гордость, 
доверчивость? Разве не смешон ты, утомленный, продрогший, в мокрой одежде? Ты 
наш пленник, ты в руках неизвестного тебе тайного общества, мы не звали тебя, 
ты сам пришел к нам, следовательно, должен понести кару за свою дерзость и свое 
безумие. Из подземелья, в котором ты находишься, у тебя нет возможности выйти. 
Ты слышал об испытаниях, которым мы подвергаем неофитов, ты сам испытал 
некоторые из них, но неужто ты думаешь, что на этом они окончились? И, если ты 
думаешь так, то ты ошибаешься, ты еще ничем не доказал нам, что достоин быть 
между нами. Ты принес нам только свое дерзновение, но этого недостаточно! Мы не 
желаем твоей погибели, потому в твоих силах доказать нам, что не праздное 
любопытство и не тщеславие привели
тебя сюда. Ты должен доказать нам, что действительно желаешь быть между нами».
Я ответил, что по-прежнему готов к любым испытаниям, и, очевидно, тон моего 
ответа произвел должное впечатление на собравшихся здесь.
Тогда иерофант продолжил: «По непреложным вечным законам иерархии я призван 
здесь быть властелином. Все маги, которых ты здесь видишь, несмотря на свои 
посвящения и знания, ими достигнутые, подчиняются мне беспрекословно. Клянись 
же и ты мне, что с этой минуты мое слово будет для тебя законом, что ты 
преподнесешь мне рабское послушание, что ты не позволишь себе задуматься — прав 
я или нет, добро или зло повелеваю я тебе сотворить?»
«Клянусь», — не дрогнув, ответствовал я.
«Берегись! — воскликнул иерофант. — Если ты поклялся только языком — горе тебе. 
Мы читаем сердца, мы видим мысли, ложь мы наказываем смертью».
Иерофант подошел к столу, взял стоявшие на нем два золотых кубка и поднес мне. 
Кубки были одинаковыми, заполненными темной жидкостью тоже одинакового цвета.
«В одном из них, — заговорил иерофант, — безвредный напиток, в другом — 
смертельный яд. Я приказываю тебе выпить один из них».
Мне было все равно, что выпью — жизнь или смерть, потому я решительно протянул 
руку. Приятная теплота разлилась по всему моему телу. В ответ иерофант 
потеплевшим голосом сказал мне: "Ты выпил жизнь. Ни в одном из этих кубков нет 
смерти…»
Мы не будем утомлять читателя дальнейшим перечислением испытаний, описанных 
Калиостро. Джузеппе Бальзамо, если он действительно носил когда-либо это имя, 
выдержал их с честью. В рядах Старших Братьев расы появился новый призванный, 
обладающий невиданными мощью и магической силой.
В рядах масонов Калиостро отводилась роль того, кто был обращен взором вверх, а 
значит, служил проводником идей, то есть Божественной воли. Большая же часть 
работников политической группы была бессознательными служителями, которые были 
обращены взором вниз, она лишь непосредственно осуществляла План среди 
человечества, пользуясь идеалами, проводником которых был Калиостро, 
находящийся на линии непосредственного контакта с перволучевым Ашрамом.
Канал для работы был открыт, и энергия напрямую передавалась через него. 
Впоследствии именно через Калиостро была совершена атака сил зла на Ашрам, 
поскольку о воплощении только он знал и мог пользоваться словом прямой связи с 
Ашрамом. Одновременно работал и еще один посвященный на седьмом луче, будущий 
регент Европы, граф Сен-Жермен. Одной из задач его Ашрама было оказание 
финансового воздействия на Европу, что значительно облегчило бы работу 
политической группы перволучевых работников. Влияние Ашрама (будущего Учителя 
Ракоши) привело во Франции в 1788 года к громадному государственному дефициту, 
примерно в 140 миллионов ливров, что незамедлительно спровоцировало революцию, 
начавшуюся в следующем году взятием Бастилии.
Интересен один исторический факт: во время штурма, королевского дворца 10 
августа 1792 года народ применил в качестве символа знамя красного цвета, что 
является эзотерическим проявлением перволучевой силы.
Таким образом, отправной точкой в плане Старших Братьев расы по реорганизации 
Европы оказалась Франция. Политическая группа в составе тогдашних в воплощении 
учеников — Жан-Поля Марата, Максимильена Робеспьера, графа Оноре Габриэля 
Рикетти де Мира- бо — инициировала революцию в стране, которая волной 
прокатилась затем по всей Европе. Впоследствии заключительную работу над планом 
по реорганизации осуществил Наполеон, так же являющийся учеником перволу- 
чевого Ашрама.
Происходящее в Европе, Америке, России, да и во всем мире в XVIII–XIX столетиях 
показывает: для того чтобы Европа стала такой, какой она является сейчас, 
должны были прийти в свое тогдашнее воплощение Калиостро, Наполеон, Сен-Жермен 
и другие — ученики и посвященные на первом и седьмом лучах. Они успешно 
проделали свою работу. Одни остались в тени, за сценой. Другие взяли на себя 
ответственность и стали во главе политических движений, народов, армий, 
государств. Но все они вдохновлялись высшими идеалами или идеями в зависимости 
от способности их ума проникать в ум Бога, в Его сердце, в Его цель. Правильно 
воспринимать идеи, правильно их трансформировать в идеалы — задача, которая 
стояла перед иерархическим учеником графом Калиостро. По сути, это была задача 
искусства духовного компромисса по осуществлению Плана.
Однако у Калиостро была и еще одна задача — возрождение истинного масонства на 
новой оккультной платформе через раскрытие внутреннего бога, посредством 
раскрытия природы ума. Известно, что символ Теософского Общества — змея, 
кусающая свой хвост, — был тайным символом Калиостро, заимствованным им 
непосредственно в мистериях Древнего Египта.
Калиостро открыл несколько масонских лож во Франции, Голландии, Германии, 
России. За основу был взят «египетский ритуал», и Калиостро всячески старался 
внедрить его в качестве основного даже в уже существовавших в то время ложах.
Необходимо отметить, что существовавшие в то время масонские ложи, 
практиковавшие принципы церемониальной магии, зачастую были подвержены влиянию 
так называемой Черной Ложи, через которую фокусировалось космическое зло. 
Поскольку иерархия — посредник между человечеством и космическим злом, то 
проблема Калиостро состояла именно в том, что как представитель иерархии, тесно 
соприкасающийся с проявлениями космического зла, он допустил некоторые ошибки, 
приведшие к атаке на Ашрам, которому он принадлежал. Отголоски этой атаки еще 
не одно десятилетие откликались во всей иерархии.

Сам же Калиостро писал: «Два подводных камня, одинаково опасных, постоянно 
будут встречаться на вашем пути; один из них

попирает священные права каждого индивидуума: это Злоупотребление властью, 
которую Бог доверил вам, а другой будет причиной вашей гибели: это Болтливость… 
Оба рождены от одной матери, оба обязаны своим существованием Гордыне… Горе 
тому, кто злоупотребит дарами неба для потакания своим страстям».
Есть много пунктов в биографиях Калиостро, которые свидетельствуют о том, что 
он учил восточной доктрине о «принципах» в человеке, о Боге, обитающем в 
человеке, — как скрытая возможность in actu (актуально), и в каждом живом 
существе и даже атоме, как скрытая возможность in posse (потенциально), и что 
он служил Учителям Братства, которых он не назвал, потому что согласно данному 
им обету он не мог этого сделать. Доказательством этого является его письмо к 
новому мистическому, а скорее, разношерстному братству (ложе) Филалета. Ложа, 
как это известно всем масонам, была церемониально установлена в Париже в 1773 
году, члены ее специально изучали оккультные науки. Она была философской и 
теософской, и потому Калиостро был одержим желанием очистить ее от невежества. 
Вот какие сведения сохранились в «Королевской масонской энциклопедии»:
«15 февраля 1785 года ложа Филалета на торжественном заседании, в присутствии 
Лавалетта де Ланжа, королевского казначея, банкира Тассина и королевского 
чиновника Тассиана, открыла братское собрание в Париже… Князья (русские, 
австрийские и др.), церковники, советники, рыцари, финансисты, адвокаты, бароны,
 теософы, каноники, полковники, профессора магии, инженеры, писатели, доктора, 
купцы, почтмейстеры, герцоги, послы, хирурги, учителя языков, судебные 
исполнители, и особенно две лондонские знаменитости — Босье, купец и Брукс, — 
участвовали в этом собрании, и к ним можно добавить месье графа де Калиостро и 
Месмера, «изобретателя». Без сомнения, это было собрание столь достойных людей, 
способных привести мир в порядок, какого никогда не видела Франция ни до, ни 
после того!»
Недовольство ложи было вызвано тем, что Калиостро, сперва предложивший взять на 
себя заботу о ней,
отказался от своих предложений, так как собрание не приняло постановления о 
«египетском ритуале», а также из-за того, что филалеты не согласились предать 
огню свои архивы, — что было условием, на коем настаивал Калиостро.
Вот ответ Калиостро:
«Неведомый великий магистр истинного масонства бросил свой взор на 
филалатианцев… Тронутый искренностью открытого признания их желаний, он 
соизволил простереть свою руку над ними и согласился пролить луч света в 
темноту их храма. Это есть желание неведомого гроссмейстера, показать им 
существование единственного Бога — основы их веры; первоначальное достоинство 
человека; его силы и его предназначение… Показать, что они познают благодаря 
действиям и фактам, благодаря свидетельству органов чувств — Бога, Человека и 
промежуточные духовные существа (принципы), находящиеся между ними; всему этому 
истинное масонство дает символические значения и указывает истинный путь. Пусть 
же филалеты примут учения этого истинного масонства, подчинятся правилам его 
высшего руководителя и примут его постановления. Но прежде всего да будет 
очищено Святилище, и пусть филалеты знают, что свет может снизойти лишь на Храм 
Веры, основанной на знании, а не на Храм Скептицизма. Пусть они предадут огню 
бесполезные и ненужные залежи своих архивов; ибо лишь на руинах Храма 
Беспорядка может быть воздвигнут этот Храм Истины».

В оккультной фразеологии изречение «Отец, Сын и Ангелы» обозначает сложный 
символ физического и астро- спиритуального человека. Таким образом, легко 
догадаться, что имел в виду Калиостро, показывая филалетам на основании их 
собственных «чувств» «Бога, Человека и духовных существ-посредников», которые 
существуют между Богом (Атмой) и Человеком (Эго). Не сложнее понять и истинный 
смысл его слов, когда он упрекает братьев в своем прощальном письме, говоря:
«Мы предложили вам ис
тину; вы пренебрегли ею. Мы предложили ее ради ее самой, и вы отвергли ее из-за 
любви к формальностям… Можете ли вы возвыситься до (вашего) Бога и знания себя 
самих при помощи вашего секретаря и собрания?»

Это было испытанием для тех, кто считал себя учениками, готовыми стать адептами 
древней науки, но на самом деле не имели ни открытого сердца, ни интуиции для 
того, чтобы разглядеть предоставленную им судьбой такую редкую возможность. 
Собравшиеся кандидаты в маги охотно выслушали бы любые лекции, но, когда от них 
самих потребовались некоторые духовные усилия для работы над собой, над своими 
привычками и наклонностями, без которой невозможна никакая настоящая магия, 
тогда весь энтузиазм учеников улетучился, и на защиту ума, спасовавшего перед 
нелегкой задачей, выступила гордость.

Филалеты выразили недовольство указами неведомого Учителя, появились 
предположения о том, не самозванец ли он какой-нибудь, и вообще — не происки ли 
это иезуитов, гораздых на всякие подлоги? Так Калиостро убедился, что он только 
зря потревожил покой этих почтенных людей, и с сожалением покинул их, оставив 
наедине с их научными изысканиями.






Глава 4 КАЛИОСТРО В РОССИИ




Что известно сегодня о пребывании Калиостро в России? Что он с дипломом 
испанского полковника графа Феникса посетил Петербург в 1779 году, чему есть 
подтверждение в «Санкт-Петербургских ведомостях».
Путь Калиостро в Петербург лежал через Митаву, столицу Курляндского герцогства. 
Тамошние масоны, алхимики и прочие любители таинственного были наслышаны о 
Калиостро и оказали ему теплый прием. Он жил в замке графа Медема, где имелась 
небольшая алхимическая лаборатория, демонстрировал свои познания и вызывал 
духов, избрав медиумом дочь хозяина Шарлотту-
Елизавету, экзальтированную дамочку, которая таяла, подобно воску, под пассами 
мага. Обер-бургграф и мастер ложи Ховен тоже воображал себя алхимиком. Старшая 
дочь Медема, Доротея, была замужем за герцогом Петром Бироном, сыном покойного 
временщика. Герцог поддался чарам «испанского полковника» и снабдил его 
рекомендательными письмами, адресованными петербургской родне. В свою очередь 
Калиостро пообещал использовать свое влияние во благо Курляндии.
Трудно было усомниться в его искренности. Жена графа, Лоренца, обворожила 
митавских дам, признавшись, что возрастом она намного старше мужа, но выглядит 
так молодо исключительно благодаря составам, приготовленным супругом. Ее кремы 
и натирания стали пользоваться огромной популярностью.
Выказав себя блюстителем строгой морали, Калиостро пообещал открыть специальную 
ложу для женщин. По вечерам он музицировал на клавесине, взглядом зажигал и 
гасил свечи, вызывал тени из графина с водой, а еще рассказывал о житье в 
Египте и Медине, случайно обмолвившись, что поспорил однажды с самим пророком 
Мухаммедом.
Прослышав о приезде волшебника, к замку потянулись больные, мечтающие об 
исцелении. Калиостро начал пользовать их отварами и эссенциями, однако 
некоторые стали утверждать, что почувствовали облегчение уже от одного его 
взгляда. К примеру, у самой баронессы, страдавшей от частой мигрени, вдруг 
начинались судороги. Целитель успокаивал ее наложением рук.
Баронесса Шарлотта почти влюбилась в своего наставника. Под его руководством 
она беседовала с мертвыми, с нетерпением ожидая восхождения на следующую 
ступень посвящения. «Граф Феникс» обещал отправить ее в «духовное путешествие» 
по планетам. Ей единственной обещал он счастье посетить обитаемые миры, после 
чего она, по словам Калиостро, будет возведена в степень «защитницы земного 
шара» и сама сможет потом создавать новые земли, как это уже делали, по словам 
учителя,
Моисей, Илия и Христос. Пока же Калиостро предписывал ей поскорее научиться 
преодолевать все вещественное, очистить эфирный дух.
С масонами-алхимиками Калиостро вел себя иначе. Объясняя, как увеличить объем 
алмаза или жемчужины, он, по словам современников, не терпел вопросов и 
возражений: «испанский полковник» то и дело раздражался, изрытая ругательства 
по-итальянски, хватался за шпагу, рассекая со свистом воздух. Его манеры 
несколько шокировали чинных остзейских рыцарей, однако они все прощали 
кудеснику, отвыкшему от цивилизации в аравийских песках.
Калиостро поговаривал и о кладе, будто бы зарытом в окрестностях Митавы 
последними тамплиерами. Потомки рыцарей-меченосцев слушали его со смешанными 
чувствами. Но пуще любых обещаний обнадеживало поведение адепта высших степеней.
 За все это время он ниоткуда не получал денег, не обращался к банкирам с 
векселями, в то же время жил на широкую ногу, расплачивался щедро и в 
условленный час, а то и не дожидаясь истечения срока. Всякую мысль о корысти 
Калиостро даже его недоброжелателям пришлось отбросить, — на пользу другой 
догадки, догадки об алхимическом золоте.
Впрочем, Калиостро почувствовал, что настала пора отправляться в дорогу. Он 
хотел взять с собой баронессу Шарлотту, полагая с ее помощью войти в высший 
свет, ведь Медемы вели свою родословную с XIII века. При благосклонном 
одобрении родни она согласилась, но поставила совершенно невыполнимое условие. 
Она требовала, чтобы Калиостро убедил государыню стать защитницей новой ложи. 
Основательницей воображаемой храмины «союза» она мыслила самое себя. И в этом 
пункте Шарлотта фон дер Рекке оставалась непреклонной. Пусть «граф Феникс» 
сначала договорится обо всем с императрицей, и, если результат окажется 
благоприятным, она не замедлит прибыть в Петербург в сопровождении отца, брата, 
сестры и надзирателя ложи.
Те же современники свидетельствуют, что по прибытии в Северную столицу 
Калиостро с неудовольствием обнаружил, что его известность там не столь велика, 
как можно было надеяться. Слегка обескураженный, он тем не менее смело ринулся 
в бой.
Двери аристократических салонов открылись перед ним не без помощи 
братьев-«каменщиков». Великий магистр Елагин, обер-гофмейстер, действительный 
тайный советник и статс-секретарь, встретил его с распростертыми объятиями. К 
магическим упражнениям Калиостро он относился с прохладцей, а то и вовсе с 
осуждением, но в возможность трансмутации посредством философского камня верил. 
Калиостро обещал открыть свой секрет и поделиться имеющимися у него запасами.

Неизвестно, сколь успешны оказались российские розенкрейцеры в своих изысканиях.
 Судя по их сохранившимся рукописям, «высшее знание» дальше теоретических 
постулатов не продвинулось:
«Много
у
нас в Петербурге
наделал шуму известный Калиостро. У княгини Волконской вылечил больной жемчуг; 
у генерала Бибикова увеличил рубин в перстне на одиннадцать каратов и, кроме 
того, изничтожил внутри его пузырек воздуха; Костичу, игроку показал в пуншевой 
чаше знаменитую Талию, и Костич на другой же день выиграл свыше ста тысяч; 
камер- фрейлине Головиной вывел из медальона тень ее покойного мужа, и он с ней 
говорил и брал ее за руку, после чего бедная старушка совсем с ума стронулась…»

Безусловной удачей Калиостро можно было счесть покровительство, оказанное ему 
князем Григорием Потемкиным Таврическим, генерал-фельдмаршалом, наиболее 
вознесенным среди прочих фаворитом Екатерины. Калиостро вроде бы удалось 
возбудить любопытство всемогущего вельможи алхимическими таинствами, но почти 
все в один голос говорили, что причиной тому была красота Лоренцы. Ее 
неоднократно видели в карете князя, что, опять же по рассказам, вызвало 
неудовольствие государыни и, как следствие, фиаско поездки Калиостро.
Удивительно, но ощутимыми противниками графа оказались придворные врачи.
Калиостро, боясь восстановить против себя врачебную коллегию, состоявшую 
преимущественно из немцев и англичан, действовал с разумной осторожностью: кого 
демонстративно отсылал к лекарям, кого успокаивал травяными настоями. Денег за 
лечение кудесник не брал.
У князя Гавриила Гагарина, видного масона, серьезно занедужил десятимесячный 
ребенок. Консилиум докторов признал положение безнадежным. Калиостро уступил 
мольбам отчаявшегося отца и согласился испробовать свои безотказные средства. 
Выполняя поставленные им условия, князь отдал умирающего младенца на попечение 
мага, обязавшись до самого выздоровления его не навещать и то же наказать своим 
домашним.
Требование Калиостро показалось княжеской родне несколько необычным, 
настораживающим, но сам масон успокоил себя тем, что волшебство — дело тайное. 
В результате больше месяца прошло с того дня, когда мальчика доставили в дом на 
Дворцовой набережной, где снимал помещение чародей, прежде чем родителям было 
дозволено повидать ребенка.
Чудо свершилось — мальчик выздоровел. Кто-то из недоброжелателей Калиостро 
пустил слух о подмене ребенка, но поклонники Феникса уверяли, будто князь на 
радостях прослезился и выложил на стол мешочек, туго набитый золотыми 
империалами.
Калиостро, по обыкновению, от денег отказался. Не уставая благодарить, Гагарин 
удалился в прихожую и, словно по забывчивости, оставил золото на подзеркальной 
консоли. Возврата денег не последовало.
А еще одна история о Калиостро гласит, что, когда его вызвал на дуэль некий 
обиженный доктор, граф, получив вызов, согласно кодексу, предоставлявшему ему 
выбор оружия, предложил яд. «Чье противоядие окажется сильнее, тот и победит»,
 — якобы заявил он, чем поверг забияку-доктора в смятение.
Эротика с налетом мистицизма, тайны черной магии и алхимии, пародия на обряды 
масонов и розенкрейцеров, ясновидение и блестящий маскарад — все это, 
безусловно, имело место в эффектных демонстрациях Калиостро. Он и сам никогда 
не чурался плотских утех. Его портреты
красовались на кольцах, амулетах и брошах, дамских веерах и ширмах. Его ваяли в 
мраморе и бронзе — рубаха вызывающе распахнута, упрямый подбородок, чувственные 
губы и взгляд пророка, прозревающего далекое будущее. Но — таков уж был век. 
Достоверно одно: завоевать внимание государыни «Фениксу» не удалось, что 
казалось поначалу удивительным, ведь речь шла о Северной Семирамиде, Минерве, 
состоявшей в переписке с Дюма и Вольтером. В данном случае для Екатерины важнее 
оказались политические моменты. Вне зависимости от личности Калиостро, над 
«золотым розенкрейцерством» собиралась гроза-

В 1786 году, вероятно, вследствие каких-то правительственных распоряжений, были 
закрыты все московские ложи, а вскоре уже от самих масонских руководителей
последовало предписание
«прервать
с
наступлением
1787
года
все
орденские собрания и переписки и сношения и отнюдь не иметь до того времени, 
пока не дано будет знать».

Арест видного издателя-масона Новикова в 1792 году и кары, посыпавшиеся на 
мартинистов (последователи учения португальского мистика Мартинеса Паскуалиса, 
основателя масонства) только довершили и без того начавшийся распад российских 
лож.

Складывается впечатление, что для визита в Россию Калиостро попросту выбрал 
неподходящее время. Из сохранившихся, до наших дней писем Екатерины следует, 
что ему не было дозволено не только говорить с ней, но да
же видеть ее издали: «…о
Калиострове пребывании
в
Петербурге я ничего верного сказать не знаю. По слуху же, однако, известно, что 
хотя он и там разными чудесными выдумками мог на несколько времени обмануть 
некоторых
особ,
но
в
главном своем намерении ошиб
ся».
Добавим здесь, что грешившая писательством императрица пять лет спустя вывела 
Калиостро под трудно произносимым именем Калифалкжерстон в своих комедиях 
«Обманщик» и «Обольщенные», где крепко досталось и мартинистам, по созвучию 
именовавшимся мартышками. Премьера «Обманщика» состоялась 4 января 1786 года в 
Эрмитажном театре. Главное действующее лицо, по словам


самой императрицы,
«весьма живо представляет Калиостро». «Он приехал сюда, называя себя 
полковником испанской службы и испанцем по происхождению, давая понять, что он 
колдун, вызывающий духов и приказывающий им Когда я услыхала это, я сказала: 
человек этот совершенно напрасно приехал сюда; нигде ему не испытать большей 
неудачи, чем в России», —
говорила Екатерина в
беседе
с ба
роном Мельхиором Гриммом.

Чрезвычайно неблагоприятно на положении Калиостро в Петербурге сказался 
клеветнический слух о том, будто тогдашний испанский резидент Нормандец 
напечатал в русских газетах заявление, что никакой «граф Феникс» на испанской 
службе никогда не состоял. Узнав о разоблачении фальшивого диплома, многие 
посчитали, что это рассердило императрицу, отдавшую приказ о высылке неугодного 
Калиостро. Однако никакой высылки на самом деле не было. Граф уехал добровольно,
 не найдя в Петербурге того, что искал.

Согласно существовавшим тогда в России правилам, всякий убывающий за границу 
обязан был опубликовать троекратное уведомление о своем отъезде. Калиостро так 
и поступил. Первая публикация появилась в номере
79
«Прибавлений» к «Ведомостям» от
1
октября
1779
года, посередине между извещениями мясника Готлиба Бунта и башмачника Габриэля 
Шмита. В номерах
80
и
81
было повторено в точности:
«Г. граф Калиостро,
гишпанский полковник, живущий на Дворцовой набережной,
в
доме г. генерал-поручика Виллера…»






Глава 5 ОЖЕРЕЛЬЕ КОРОЛЕВЫ




1785 год. Калиостро в это время во Франции бывает наездами. Он курсирует между 
Лионом и Парижем, исцеляя больных и приумножая богатства знати. В его домах 
проходят тайные масонские собрания учрежденной им ложи «египетского ритуала», 
на которых встречаются самые именитые люди страны. Бывает среди них и кардинал 
де Роган. Он проникается герметическими идеями Калиостро и верит «божественному 
алхимику» всецело. Возможно, это знакомство и стало подоплекой истории об 
ожерелье.
За всеми чудесами вдруг разразились события, хотя и довольно странные, но с 
мистикой никак не соприкасавшиеся. Парижан 21 августа 1785 года ошеломила весть,
 что граф Калиостро арестован и заточен в Бастилию. Так началась история, 
вылившаяся в самый громкий политический скандал предреволюционных лет.
Начало этой истории восходит к 1772 году, когда престарелый жуир Людовик XV 
пожелал преподнести своей фаворитке Дюбарри бриллиантовое ожерелье уникальной 
ценности. Исполняя королевское повеление, придворные ювелиры Бёмер и Бассанж 
тотчас принялись за работу, и спустя два года чудо-ожерелье, составленное из 
629 бриллиантов чистейшей воды, было готово. Но тут как раз заказчик, Людовик 
XV, скоропостижно скончался, а новая королевская чета — Людовик XVI и 
Мария-Антуанетта — воздержалась от покупки. Молодую королеву впечатлило 
богатство ожерелья, хотя она и нашла его несколько громоздким; король, однако, 
сказал, что лучше приобрести несколько лишних военных кораблей.
Фирма «Бёмер и Бассанж» осталась при ожерелье и при долгах, так как почти все 
бриллианты были ею закуплены в кредит. Из-за колоссальной стоимости вещи — два 
миллиона ливров — во всей Европе на нее так и не нашлось покупателя. Прошло 
целых одиннадцать лет, как вдруг Бёмер и Бассанж, едва-едва избежавшие 
разорения, получают надушенное письмо с герцогской печатью. Кардинал де Роган 
доверительно сообщал ювелирам, что Ее Величество наконец-то решилась приобрести 
ожерелье в рассрочку, но желает пока сохранить покупку в секрете и потому 
прибегает к посредничеству. Кардинал представил подписанное королевой 
гарантийное письмо и лично принял ожерелье из рук Бёмера.
Когда миновал срок первого платежа, ювелиры отважились в деликатной форме 
напомнить об этом королеве Франции. Ответом было недоумение, перешедшее в 
негодование: Ее Величество не изъявляла желания приобрести ожерелье и никаких 
поручительств не подписывала. Гарантийное письмо в действительности оказалось 
фальшивкой. Ожерелье бесследно исчезло. И, что совсем уже было непонятно, все 
это оказалось, по видимости, полной неожиданностью для самого де Рогана.
Начавшееся следствие сразу вышло на особу, приближенную к де Рогану, — некую 
Жанну де ла Мотт. Вместе со своим мужем, графом (по-видимому самозванным) де ла 
Мотт, эта хитроумная и обольстительная авантюристка оказалась непосредственной 
виновницей совершенного преступления. Вся же история представилась в следующем 
виде.
Де ла Мотт, пользуясь доверием Рогана, сумела убедить его, что он является 
предметом галантных чувств Ее Величества, скрываемых за внешней холодностью, и 
что будто бы королева открылась в этом именно ей, тайной своей наперснице. В 
доказательство интриганка устроила фатоватому де Рогану свидание с «королевой», 
на роль которой была подобрана сообщница, имевшая некоторое сходство с 
Марией-Антуанеттой. Поздним вечером в одной из боковых аллей Версальского парка,
 в темноте, усугубленной низко стлавшимися облаками, на какие-то считанные 
мгновения «королева» предстала перед кардиналом, чтобы произнести несколько 
обрывистых и туманных фраз и позволить приложиться к руке. А следующим шагом 
коварной графини было испросить у кардинала в виде аванса за обещанный фавор 
посредничества в покупке ожерелья, каковое Мария-Антуанетта пожелала будто бы 
приобрести втайне от Людовика XVI.
Кардинал сам привез ожерелье в Версаль, в дом де ла Мотт. Почему-то королевы, 
вопреки обещанию, там не было, но кардинала устроило объяснение, что Мария- 
Антуанетта не может отлучиться из дворцовых покоев и поручила принять 
драгоценность наперснице. Едва за ним закрылась дверь, как супруги де ла Мотт, 
не откладывая дела в долгий ящик, принялись разделывать ожерелье кухонным ножом.
 На следующий же день «граф» удрал на перекладных в Лондон, захватив с собой 
самые крупные бриллианты, которые ему потом удалось сбыть ювелирам на 
Бонд-стрит. Графиня же почему-то замешкалась и несколько месяцев спустя, когда 
афера раскрылась, попала в руки правосудия.
Вышеизложенное, однако, всего лишь версия преступления, на которой в конце 
концов остановилось официальное следствие. Обвиняемая де ла Мотт категорически 
ее отвергла. Нет, она не запятнала своими показаниями ни королеву Франции, ни 
кардинала-герцога. По ее версии, в общем довольно путаной, инициатором и душою 
предприятия оказывался граф Калиостро, имевший неограниченное влияние на де 
Рогана. Осуществив аферу чужими руками, Калиостро, по ее словам, забрал себе 
самые крупные бриллианты, а остальные отдал графу де ла Мотт для реализации в 
Лондоне. Кардинал же оказался просто игрушкой в руках Калиостро. Саму себя де 
ла Мотт изобразила послушной исполнительницей воли Его Преосвященства.
Пока тянулось следствие, Калиостро сидел в Бастилии, графиня де ла Мотт — в 
тюрьме Сальпетриер (де Роган также был взят под стражу), на всю Европу 
разгорался скандал. Мария-Антуанетта сама предала гласности дело, которое могла 
бы и замять, рассудив, что в противном случае поползут компрометирующие ее 
слухи. И всякая подробность, всплывавшая по ходу следствия, попадала в 
парижские газеты и становилась предметом жаркого обсуждения. Нельзя сказать, 
чтобы парижан так уж волновали интимные стороны жизни Версальского дворца. Но 
именно растущая враждебность, какую в канун революции буржуазия и народ Франции 
и, в первую очередь, Парижа, испытывали в отношении монархии, придала особый 
резонанс делу об ожерелье. Парижане не поверили, что всю ответственность за 
преступление несут Жанна де ла Мотт или Калиостро (или оба вместе), а королева 
и кардинал ни в чем не повинны — слишком много оставалось в этом деле темных, 
непроясненных мест. Что касается популярного Калиостро, то ему даже удалось 
привлечь на свою сторону значительную часть общественного мнения: обвинения в 
его адрес оставались неподкрепленны- ми, и чем дальше двигалось дело, тем 
больше выглядел он жертвой королевского произвола, а потому невольно вызывал к 
себе сочувствие демократических кругов. Заметим, что и на скамье подсудимых он 
нисколько не изменил своей роли.
Обвинение не сумело разрушить построений защиты Калиостро. На заключительном 
заседании парижского парламента, рассматривавшего дело в качестве высшей 
судебной инстанции, 31 мая 1786 года Калиостро был оправдан. Разумеется, был 
оправдан и кардинал де Роган. Жанна де ла Мотт была признана виновной и 
приговорена к пожизненному тюремному заключению. К пожизненным галерам заочно 
приговорили и ее супруга.
На следующий день во внутреннем дворе тюрьмы Сальпетриер графиня де ла Мотт, 
как воровка, была подвергнута унизительной процедуре бичевания и клеймения 
каленым железом. На исходе того же дня Калиостро вышел из Бастилии. Несмотря на 
поздний час и на то, что накрапывал дождь, за подъемным мостом его ждала 
многотысячная толпа. Здесь были поклонники, братья масоны и просто парижане, 
видевшие в нем невинного человека, сумевшего вырваться из цепких лап 
королевской полиции. Великого Кофта подхватили на руки и так несли до самого 
его дома.
Дело об ожерелье, однако, на этом не закончилось. Граф де ла Мотт, скрывавшийся 
где-то в Англии от разыскивавших его там французских полицейских агентов, 
внезапно дал о себе знать. В пространном письме, опубликованном лондонской 
газетой «Монинг кроникл», он заявил, что, если не будет восстановлена 
справедливость, ему придется предать гласности некие письма, обладателем 
которых он, по счастью, является и которые откроют всю правду. О том, что это 
не была пустая угроза, свидетельствует последовавшая реакция Версаля. Известно, 
что в конце 1786 года оттуда прибыли в Лондон две высокопоставленные придворные 
дамы, имевшие задание выкупить упомянутые письма. Среди аккредитованных в 
Версале иностранных дипломатов ходил слух, что письма эти были написаны 
королевой и что их удалось вернуть за четыре тысячи луидоров.
А спустя несколько месяцев Жанна де ла Мотт совершила побег из тюрьмы 
Сальпетриер, где она находилась под усиленной охраной. Обстоятельства его 
таковы, что не приходится сомневаться: организован он был каким-то очень 
могущественным заступником. Под чужим именем клейменая графиня благополучно 
прибыла в Англию, где французским полицейским так и не удалось разыскать ее 
мужа. А еще несколько позднее в Лондоне увидела свет «Оправдательная записка», 
где графиня хотя и не вполне поступилась, по ее словам, «скромностью», все же 
была гораздо откровеннее, нежели на следствии. Она утверждала, например, что в 
ночной мгле Версальского парка Рогану являлась Мария-Антуанетта собственной 
персоной и что это их тайное свидание было далеко не единственным. В Версале 
позаботились о том, чтобы скупить и уничтожить почти весь тираж этой брошюрки, 
но в 1792 году по распоряжению революционного конвента она была переиздана как 
документ, изобличающий старый режим.
Мысль о том, что по какому бы то ни было делу можно допросить королеву Франции, 
в 1786 году показалась бы фантастической. Но семь лет спустя допрос состоялся: 
ненавистная взбудораженным французам «австриячка» — тогда уже экс-королева — 
предстала перед революционным трибуналом. К тому времени Жанна де ла Мотт 
покончила жизнь самоубийством в Лондоне, кардинал де Роган умер в заключении, а 
Калиостро сидел в тюрьме в Риме.
Однако вернемся к событиям накануне революции. Никогда прежде никаких 
сколько-нибудь мятежных идей Калиостро не вынашивал и не распространял; хотя в 
рамках масонства существовало либеральное направление, Великий Кофта ничего 
общего с ним не имел, — напротив, он всегда подчеркивал свое равнодушие к 
вопросам политики, как и свое почитание существующих порядков. Но при всем том 
Калиостро зорко присматривался, куда дуют ветры, а они к тому времени нагоняли 
бурю. В предчувствии революции расплывчато-либеральные настроения в 
значительной мере охватили даже привилегированные сословия. И вот вчерашний 
узник Бастилии перестраивается на ходу, принимая позу тираноборца, пророка, 
дерзающего объявить во всеуслышание о близком конце царства.
Впрочем, пророчества сии раздавались уже по другую сторону Ла-Манша. Дело в том,
 что Людовик XVI, всегда недолюбливавший Калиостро и раздосадованный его 
оправданием, на другой же день после его освобождения повелел ему в двадцать 
четыре часа покинуть Париж и в двухнедельный срок — пределы королевства.
Эскортируемый на всякий случай группой вооруженных приверженцев-масонов, 
Великий Кофта отбыл в Кале, а оттуда — в Англию. Оттуда он прислал в Париж 
высокопарное «Письмо к французскому народу», в котором соблаговолил поддержать 
едва ли не ставшие уже общим местом требования ограничения королевской власти, 
установления конституционного правления, реформы суда, церкви и т. п.
Особое раздражение у французской полиции вызвало то, что маг обвинил в 
воровстве полицейские чины, производившие у него обыск на улице Сен-Клод. В 
скором времени французские власти, видевшие теперь в Калиостро своего врага, 
нанесли ему удар в спину.
Это было сделано руками некоего де Моранда — журналиста, издававшего в Лондоне 
газету на французском языке «Курье де л'Эроп». В конце 1786 года там появилась 
серия сенсационных статей, в которых доказывалось, что знаменитый на всю Европу 
граф Алессандро Калиостро — никакой не граф и даже не Калиостро. Его настоящее 
имя — Джузеппе Бальзамо, он сицилиец, родился в 1734 году в Палермо, в семье не 
то кучера, не то лавочника. В молодые годы был странствующим художником, 
оставив в разных концах Европы следы всякого рода неблаговидных похождений. 
Кое-какими сведениями на сей счет де Моранда снабдила все та же французская 
полиция.
Надо сказать, что к тому времени в Европе обращалось уже немало 
разоблачительной литературы о Калиостро, вроде фальшивой «Исповеди лжемага». 
Объектом разоблачений была преимущественно магическая практика Калиостро; его 
личность, его происхождение оставались совершенной загадкой. После статей в 
«Курье де л'Эроп» противники Калиостро получили на руки крупный козырь; фигура 
мага и Великого Кофта обзавелась шлейфом «сомнительного прошлого».
Сам Калиостро категорически отрицал, что он — Джу- зеппе Бальзамо. Он 
высокомерно отвечал через газеты де Моранду, что незачем лезть из кожи и 
доказывать, что никаких графов Калиостро никогда не было на свете. Он сам с 
легким сердцем готов признать, что он не Калиостро; он просто «благородный 
странник», желающий сохранить свое инкогнито, и вообще он выше каких бы то ни 
было титулов и собственных имен. Все-таки в их газетной дуэли перевес остался 
за де Морандом. Злые издевки последнего принижали роль великодушного альтруиста.
 Да и дело об ожерелье повредило репутации мага. Звезда Великого Кофта 
несколько потускнела.
Калиостро, покидая Бастилию, предрек скорое разрушение этой печально знаменитой 
тюрьмы и гибель августейшей семьи. Прошло совсем немного времени, и его 
пророчества сбылись.
Впрочем, только после своего освобождения предрекал Калиостро революцию и казнь 
монархической семьи? «Лилии попираются ногами», — часто говорил Калиостро, 
живописуя свои магические видения. Лилии, как известно, являлись символом 
французской королевской династии. В своем «Письме к французскому народу», 
написанном уже по пересечении Ла-Манша, граф был предельно ясен. Однако 
драматическая его встреча с королевой Франции произошла многими годами ранее. И 
в свидетельствах современников имеются сведения о том, что Мария-Антуанетта — 
тогда еще юная дофина — услышала от мага и предсказателя обещание того, 
избежать чего она была не властна.
Считается, что Мария-Антуанетта изначально пожелала встретиться с Калиостро из 
любопытства, вполне понятного, когда речь идет о молоденькой женщине.
Скучающая дофина поинтересовалось у Калиостро: действительно его профессия — 
предсказывать будущее? Маг ответил ей, что предсказание — не главное его 
занятие, хотя оно и не составляет для него большого труда. В двух словах граф 
поведал Марии-Антуанетте о том, как ухитряется он видеть будущее придворных дам 
и кавалеров в графине с водой. Разумеется, выслушав его, дофина попросила 
Калиостро заглянуть и в ее будущее, на что предсказатель ответил галантным 
согласием. Впрочем, он не сразу уступил просьбам дофины, предупреждая ее, что в 
грядущем ее могут ждать несчастья. Мария-Антуанетта в ответ выразила сомнения в 
способностях Калиостро, а также в его благорасположении к принцессе. Тогда, 
чтобы развлечь дофину, граф рассказал ей ряд деталей и подробностей из ее 
прошлого, знать о которых могла лишь сама Мария-Антуанетта, столь интимными они 
были. Например, он поведал ей о неприглядном поступке, совершенном дофиной в 
юности, когда она вскрыла письмо своей матери-королевы и даже вычеркнула из 
него несколько слов. Калиостро напомнил дофине эти вычеркнутые ею слова и даже 
сообщил, кому адресовалось это письмо. Добавил он и еще несколько нескромных 
подробностей.
Мария-Антуанетта была в восторге. Калиостро попросил ее в качестве взаимной 
уступки позволить ему удалиться и избавить его от необходимости рассказывать 
будущей королеве о ее судьбе. Однако чем больше он отказывался, тем больше 
настаивала Мария-Антуанетта. Заинтригованная нежеланием Калиостро, она
преисполнилась решимости не отпускать предсказателя, пока он не удовлетворит ее 
любопытство.

Калиостро попытался выиграть время, убедив Марию- Антуанетту позволить ему 
обратиться прежде к оракулу, чтобы узнать — вправе ли он открыть столь 
сиятельной особе ее будущее? Однако Мария-Антуанетта и слышать об этом не 
хотела — ей было достаточно своего собствен
ного желания. «Я
хочу знать свое будущее, каким бы оно ни бы
ло,
— повысила голос дофина, заметно раздражаясь. —
В счастливое предзнаменование я не поверю, посчитав, что вы не мне льстите.
А
зловещее пророчество я восприму как предостережение и обещаю вам в любом случае 
быть за него благодарной».

Калиостро велел принести круглый графин с узким и коротким горлышком и поставил 
его на золотой столик. Вода, подсвеченная золотом, заиграла причудливыми 
отблесками.
Калиостро, подняв графин, некоторое время рассматривал его, потом, заметно 
помрачнев, сказал, что есть обстоятельства будущего, которые он категорически 
не считает возможным сообщить. Разумеется, Мария-Антуанетта настаивала, и тогда 
Калиостро согласился поведать правду об увиденном, но — только наедине. Дофина 
немедленно сделала присутствующим знак удалиться, и тогда Калиостро предложил 
ей самой задавать вопросы, надеясь, что сама она опустит некие важные детали. 
Надо заметить, что, несмотря на пережитый во время беседы с Калиостро шок, 
дофина некоторое время спустя более спокойно отнеслась к этому эпизоду и многим 
приближенным особам пересказывала его в достаточно шутливой интонации. Увы, 
всем без исключения предсказаниям было суждено сбыться.
Первым делом дофина спросила графа о своей семье — будет ли та счастлива? — на 
что Калиостро попросил уточнить, какую семью Мария-Антуанетта имеет в виду: 
оставленное ею императорское семейство австро-венгерского двора либо же 
принявший ее французский двор? Мария-Антуанетта ответила, что имеет в виду 
прежде всего свою мать королеву Марию-Терезию, брата Иосифа,

сестру Марию-Каролину. Калиостро был уклончив.
«Ваши
несчастья их не коснутся», —
кратко ответил он.
«Значит, они коснутся только меня?» —
храбрилась дофина.
«Вас и вашей новой семьи».

Дальнейший диалог поначалу поверг дофину в полное недоумение.
— Объясните ли вы мне, что это за несчастья?
— Да, хотя предпочел бы не делать этого.
— У короля три сына: граф Беррийский, граф Прованский и граф д'Артуа. Какая 
судьба ждет этих трех принцев?
— Все они будут править королевством.
— Значит, у меня детей не будет?
-- Будут.
— В таком случае, у меня не будет сыновей?
— У вас будет два сына.
— Значит, я переживу их?
— Одного из своих сыновей вы оплачете, потому что он умрет, а второго — потому 
что он останется жив.
— Не утрачу ли я любовь своего супруга?
— Не утратите.
— Тогда что принесет мне несчастье?
— Возможно, именно сила любви к вам вашего супруга.
— Но что может мне угрожать, если мне гарантированы любовь моего супруга и 
поддержка моей семьи?
— Это окажется слишком мало, чтобы помочь вам.
— Но вы забываете еще о любви и поддержке народа!
— Любовь и поддержка народа бесполезны, когда сам Бог не может защитить того, 
кого осудил. Кроме того, чувства народа, о которых вы говорите, сравнимы с 
морским штилем. Но представьте себе то же самое море во время бури!
— Могу ли я посчитать, будто вы предрекаете, что я не стану королевой?
— Станете, Ваше Высочество, хотя следовало бы молить небо об обратном.
Дофина некоторое время раздумывала, прежде чем задать следующие вопросы.
— Как умрет мой супруг?
— Лишившись головы.

— Он умрет королем?


— Сана он лишится прежде.


— Как умрет граф Прованский?


— Лишившись ног.


— Как умрет граф д'Артуа?


— Лишившись двора.


— Как же тогда умру я?

Сохранились сведения, что Калиостро долго не хотел отвечать на этот вопрос, и 
что дофине едва ли не пришлось прибегнуть к угрозам. Тогда чародей взял графин, 
отнес его в самое темное место летнего павильона. Затем он предложил дофине 
пройтись по саду. Подведя ее ко входу в мрачный искусственный грот, он еще раз 
переспросил ее, действительно ли желание услышать о своем конце не есть 
ребячество. Однако Мария-Антуанетта продолжала настаивать. Тогда он вернул ее к 
графину и попросил тоном, не допускающим возражений, опуститься на колени и 
вознести молитву к Господу, дабы он даровал ей силы пережить увиденное. 
Калиостро дотронулся жезлом до кувшина, и изображение, возникшее там, заставило 
будущую королеву закричать. Через мгновение она лишилась сознания. Придворным, 
прибежавшим на ее крик, предсказатель пояснил, что это лишь результат излишней 
настойчивости дофины.

Пройдет менее десяти лет, и Мария-Антуанетта отправится в свой скорбный путь на 
эшафот, увиденный ею в графине Калиостро.






Глава б ОСУЖДЕНИЕ В РИМЕ




Через год после того как Калиостро поселился в Риме, его арестовали. Прошло еще 
больше года, и только тогда граф предстал перед судом — настолько трудно было 
сфабриковать против него достаточно убедительные обвинения. За те полгода, что 
Калиостро прожил в Риме, во Франции разразилась гроза революции, своими громами 
переполошившая старую Европу. События развивались стремительно. Кончилось время 
предвосхищений и смутных ожиданий, пришла пора свершений, пора жестоких 
политических битв. Развитие и углубление революции вело к решительному 
размежеванию и поляризации общественных сил. Подымалась, собиралась с силами и 
ожесточалась идеологическая реакция, в чем, разумеется, католическая церковь 
играла далеко не последнюю роль.
Маленький «шарлатан» с громким европейским именем стал жертвой ожесточенных 
католических иерархов, вчера еще смотревших на его проделки сквозь пальцы. Папа 
Пий VI лично наметил жертву и распорядился учинить суд и расправу без всяких 
послаблений.
Калиостро был судим в обеих своих ипостасях: мага и Великого Кофта. 
Относительно первой инквизиторы колебались, — то ли обвинять Калиостро в 
занятиях черной магией и, следовательно, в связи с нечистой силой; то ли 
считать его лжемагом, а значит, мошенником. В конце концов, его обвинили и в 
том, и в другом: и в мошенничестве, и в связи с нечистой силой. Объявив, что 
под личиной графа Калиостро скрывается «Бальзамо», суд получил основание 
обвинять его в безнравственности. Об этом «Бальзамо» папские ищейки выведали 
все, что только было возможно, и, по-видимому, еще и приписали ему кое- что, 
чего за ним не водилось. «Бальзамо» представал беспардонным негодяем, с 
отроческих лет приохотившимся к разного рода жульническим махинациям, не 
брезговавшим и кражами и еще приторговывавшим своей собственной красавицей 
женой.
Заметим, что прошлое графа Калиостро так и осталось не выясненным до конца. 
Скорее всего, его действительно звали Джузеппе Бальзамо. Но если это и так, 
остается загадкой история превращения бродячего маляра в того импозантного 
чародея, каким вдруг объявился он в 1777 году в Лондоне. Эту часть его 
биографии даже следователи Ватикана не сумели раскопать.

Римский «Компендий» (книга следственных материалов о деле Калиостро) переполнен 
сведениями о том, какой необычный успех «отъявленный мошенник» имел
в продолжение долгих лет:
«Мифическая Паллада, сошедшая с небес, не встретила бы того приема, тех оваций, 
какие встречал Калиостро в городах и весях Европы».
Это святые отцы
объясняли отпадением от истинной веры, каковое, в свою очередь, приписывалось 
ими в основном проискам масонских лож. На Калиостро указывали как на самый 
яркий пример масонских злостных заблуждений, масонской безнравственности. 
Изъятый у него при аресте вместе с корреспонденцией список разбросанных по всей 
Европе лож «египетского ритуала» фигурировал в качестве доказательства его 
«заговорщической деятельности», направленной будто бы против церкви и 
освященных ею порядков.

Калиостро пробовал защищаться от обрушившихся на него обвинений, говорил, что 
его масонская деятельность, как и его магическая практика, имела целью 
восславить Господа — его обрывали, требуя, чтобы он не кощунствовал, не 
примешивал Бога к чернокнижию и к масонству. Он пытался уверить, что он добрый 
христианин — его уличали в том, что он путается в самых элементарных молитвах и 
не в состоянии перечислить семь смертных грехов. Особое раздражение у 
инквизиторов вызывало то, что Калиостро в свое время предсказал созыв 
Генеральных штатов и падение Бастилии. В их глазах сей пророк выглядел прямо 
революционером и чуть ли не виновником названных событий.
Хотя сохранились в высшей степени разнообразные и многочисленные сведения, 
относящиеся практически ко всей жизни этого замечательного и несчастного 
человека, все же о его последних десяти годах и о его смерти не известно ничего 
определенного, кроме одной лишь легенды, что он умер в тюрьме. Некоторые 
фрагменты, недавно опубликованные итальянским ученым Джованни Сфорца, из 
частной корреспонденции Лоренцо Просперо Боттини, римского посла республики 
Лукка в конце прошлого столетия, отчасти восполняют этот большой пробел. Это 
переписка с генеральным канцлером республики, Пьетро Каландрини, начавшаяся в 
1784 году. Но действительно интересная информация появляется только в 1789 году,
 в письме, датированном 6 июня этого года, но даже из него мы узнаем не так уж 
и много.

В нем сообщается о «прославленном графе ди Калиостро», который недавно прибыл 
из Трентона через Турин в Рим. Люди говорят, что он уроженец Сицилии и 
удивительно богат, но никто не знает, откуда его состояние. У него было 
рекомендательное письмо от епископа Трентона к епископу Олбани. До сих пор его 
ежедневные занятия, также как и его личный статус и общественное положение, не 
подлежат никаким упрекам. Многие хотят встретиться с ним, чтобы услышать из его 
уст подтверждение того, что о нем говорят. Из другого письма мы узнаем, что Рим 
оказался неблагоприятным городом для Калиостро. У него было намерение 
обосноваться в Неаполе, но этот план не был осуществлен. Ватиканские авторитеты,
 которые до тех пор оставляли в покое графа, внезапно наложили на него свою 
тяжелую длань. В письме от 2 января 1790 года, то есть через год после прибытия 
Калиостро, утверждается, что
«в последнее воскресенье
в
совете
в
Ватикане происходили тайные и совершенно необычные
дебаты».
Предмет рассмотрения этим тайным советом оставался неизвестен, но слухи 
утверждали, что он был созван по причине внезапного ареста в ночь с субботы на 
воскресенье графа ди Калиостро, его жены и капуцина Фра Джузеппе Мавриджио. 
Граф был заключен в форт Сен-Анджело, графиня — в монастырь св. Аполлония, а 
монах — в тюрьму Арачели. Этот монах, который называл себя «отцом Свиззеро», 
считался сообщником знаменитого мага. В число преступлений, в которых его 
обвиняли, включено было обвинение в

распространении

некой книги неизвестного автора, осужденной на публичное сожжение и 
озаглавленной «Три Сестры». Цель этой
книги -
«стереть
в
порошок три определенные персоны знатного происхождения».

Книга, о которой идет речь, толкуется церковниками совершенно неправильно. Это 
была работа по алхимии, а «три сестры» символически обозначают «три принципа» в 
своем двойном символизме. В оккультной химии они «распыляют» тройной ингредиент,
 используемый в процессе трансмутации металлов; в духовном плане они уничтожают 
три «низших» персональных «принципа» в человеке, — это объяснение, которое 
должен понять любой теософ.
Но не более ли правдивым является то, что именно связь Калиостро с восточной 
оккультной наукой, его знание многих секретов, нежелательных для идеологии 
церкви, и спровоцировало сначала преследования иезуитами, после — суровые меры 
со стороны церкви? Честность Калиостро сделала его слепым по отношению к 
недостаткам тех, о ком он заботился, и заставила его поверить двум таким 
мошенникам, как маркиз Аглиато и Оттавио Никастро, в результате все грехи этих 
двух героев, впоследствии казненных за гигантские надувательства и убийство, 
иные историки стали приписывать графу. Однако точно известно, что Калиостро и 
его жена в 1770 году остались без средств в результате бегства Аг- лиато со 
всеми их денежными сбережениями и были вынуждены просить милостыню во время 
своего пребывания в Пьемонте и Женеве.
Не выдерживают никакой критики упреки и обвинения в «безбожии». Будучи 
уроженцем Сицилии, Калиостро, естественно, появился на свет в 
римско-католической семье и был взят к себе монахами доброго братства 
Кастильонского, как рассказывают многие его биографы. Следовательно, ради 
спокойной жизни он должен был внешне исповедовать верования церкви и оказывать 
ей уважение.
Однако Калиостро обвинили в том, что он был самым ловким и удачливым обманщиком 
и шарлатаном своего века; его обвинили в том, что он принадлежал к отделению 
иезуитского ордена в Клермонте во Франции; в том, что он появился в церковном 
облачении в Риме. И все же этот «ловкий обманщик» был подвергнут испытанию и 
приговорен — усилиями тех же самых иезуитов — к постыдной смерти, которая 
впоследствии была заменена на пожизненное заключение лишь из-за таинственного 
вмешательства или воздействия, которое было оказано на Папу.
«Монах Свиззаро» был осужден на десятилетнее заключение, а графиня Калиостро 
была выпущена на свободу, но только для того, чтобы ее снова заключили в 
монастырь по новому обвинению в ереси.
Решением трибунала святой инквизиции 7 апреля 1791 года граф Калиостро был 
приговорен к смерти. Суд обвинил его в том, что он был масон, иллюминат, 
чародей, занимавшийся запрещенными изысканиями; в том, что он высмеивал святую 
веру римско-католической церкви; в том, что обладал большими суммами денег, 
полученных неизвестными способами. Приговор, вынесенный Калиостро, был жесток, 
так как «показательная смерть» — так называлось тогда публичное сожжение, давно 
уже к тому времени не применявшаяся мера, — должна была послужить уроком для 
всего христианского мира. В лице Калиостро церковь осудила любое отступление от 
ортодоксии, любое кокетничанье с опасными идеями, равно как и увлечение 
оккультизмом и прочими ересями.
После того как приговор был зачитан, все документы графа, дипломы от 
иностранных дворов и обществ, масонские регалии, семейные реликвии, инструменты,
 книги, в том числе его собственные труды по истории масонства, были с особой 
торжественностью сожжены палачами на площади Пьяцца делла Минерва при большом 
скоплении народа. Осталось предать смерти самого еретика, но тут от Папы 
Римского пришло распоряжение заменить смертный приговор пожизненным тюремным 
заключением, для чего приказывалось в полной тайне препроводить осужденного в 
замок св. Льва, неприступную крепость на вершине отвесной скалы. Там магистр 
герметических наук провел несколько лет до даты своей предполагаемой смерти — 
26 августа 1795 года.

Отметим крайне важное обстоятельство. Когда после вынесения приговора личные 
вещи осужденного были сожжены, обвинение зачитано, а сам Калиостро должен был 
перейти в руки гражданского трибунала для приведения в действие смертного 
приговора, некий чужестранец появился в Ватикане и потребовал личной аудиенции 
у Папы, передав через секретаря-кардинала Его Святейшеству некое тайное слово. 
Чужестранец немедленно был принят и покинул Папу лишь тогда, когда тот отдал 
приказ об отмене смертной казни. Там, где не подали руку помощи высокородные 
друзья и почитатели, которых у Калиостро было великое множество, у последней 
черты жизни ему помогли наставники из его тайного братства. Необычный 
парламентер явил Папе Римскому, главе противоборствующей стороны, знак такого 
знания и могущества, перед которым поникло высокомерие непогрешимого наместника 
Бога на земле.






ЗАКЛЮЧЕНИЕ




В церкви Санта-Мария 7 апреля 1791 года совершился традиционный ритуал 
покаяния: в простой белой рубахе, босой, Калиостро стоял на коленях со свечой в 
руке, вымаливая у Бога прощения. А тем временем на площади перед церковью палач 
заканчивал сжигать на высоком помосте все калиострово хозяйство: «черные» книги,
 статуэтки Изиды и Аписа, пентаграммы, чучела и прочее. Мага и Великого Кофта 
заточили в крепость, где он был посажен в подземелье и закован в цепи. 
Тюремщикам было наказано бдительно за ним присматривать. А в папскую курию 
приходили анонимные письма, где сообщалось, будто поклонники намерены вызволять
Калиостро из заточения, воспользовавшись для этой цели воздушным шаром.
Но что такое был замок св. Льва? Он находится ныне на границе Тосканы, и был 
тогда в папском государстве в герцогстве Урбино. Построен на вершине огромной 
скалы, почти отвесной со всех сторон; чтобы попасть в замок в те дни, надо было 
забраться в своего рода открытую корзину, которая поднималась при помощи 
канатов и блоков. Что же касается преступника, то его помещали в специальный 
ящик, после чего тюремщик поднимал его «со скоростью ветра». Джузеппе Бальзамо 
— если называть его так — 23 апреля 1792 года вознесся на небеса в ящике для 
преступников и был навечно заточен в этой могиле для живых.
Последний раз Джузеппе Бальзамо упоминается в корреспонденции Боттини в письме, 
датированном 10 марта 1792 года. Посол рассказывает о чуде, совершенном 
Калиостро в своей тюрьме во время отдыха. Длинный заржавленный гвоздь, 
вытащенный узником из двери, был превращен им без помощи каких-либо 
инструментов в остроконечный трехгранный стилет, столь же гладкий, блестящий и 
острый, как если бы он был сделан из прекрасной стали. В нем можно было 
опознать старый гвоздь только по его головке, оставленной узником для того, 
чтобы она служила в качестве рукоятки. Государственный секретарь приказал 
отнять его у Калиостро и доставить в Рим, а также удвоить наблюдение за узником.

По официальной версии 23 августа 1795 года у графа Калиостро произошло 
кровоизлияние в мозг, а в ночь с 26 на 27 августа он скончался… и якобы его 
похоронили внизу в дровяном сарае, из которого крестьяне частенько воровали 
королевское добро. Хитрый капеллан точно рассчитал, что человек, который во 
время своей жизни внушал такой суеверный страх всему миру, будет внушать людям 
то же самое чувство и после своей смерти и таким образом защитит от воров… Но 
существует версия, что Калиостро вовсе и не умирал в августе 1795 года, а 
просто вызвал у себя каталепсию и затем благополучно скрылся.
Возможно, он до сих пор жив благодаря использованию эликсира долголетия 
собственного изобретения и знаниям, полученным в течение нескольких последних 
тысяч лет его жизни.
Место его погребения неизвестно, также как и обстоятельства его смерти окружены 
тайной. Даже те, кто был непосредственными палачами и тюремщиками графа, в 
разное время излагали различные версии.
Такова история и таинственный уход из мира людей Джузеппе Бальзамо, графа 
Алессандро Калиостро. Его жизнь в самых ярких чертах сделала явной драму 
смертельного — без преувеличения — противостояния мощных тайных сил, одна из 
которых, прячась за возвышенными идеями, полтора тысячелетия владела умами и 
судьбами Европы, а другая незримо и неуклонно работала над пробуждением 
угнетенного идеологией сознания цивилизации.