никаких свидетельств этого, только еще один намек. Тем не менее в то 
божественное ноябрьское утро я почувствовал уверенность в том, что древние 
египтяне должны были когда-то посетить озеро Тана и засвидетельствовать ему 
свое почтение.

Греческий географ Страбон, живший примерно во времена Христа и глубоко 
изучивший Египет, отдавал себе полный отчет (что не было свойственно более 
поздним ученым), что Голубой Нил рождался в неком гигантском озере в Эфиопии, 
которое он называл «Псебое». Во II веке н. э. древнегреческий географ Клавдий 
Потолемей высказал схожее мнение, хотя и называл озеро «Колое». Я также думал 
над тем, что афинский драматург Эсхил вдохновлялся не только поэтической 
фантазией. Когда еще в V веке до н. э. ярко писал о «медно-красном озере… 
жемчужине Эфиопии, куда снова и снова возвращается все пронизывающее солнце, 
чтобы погрузить свое бессмертное тело, находя успокоение от утомительного 
кругового движения в нежной, теплой и ласкающей ряби».
И это были не единственные известные мне указания на связь мистических вод 
озера Тана с древними культурами Греции, Египта и Ближнего Востока. Сидя на 
палубе плывшего курсом на остров Дага Стефанос катера «Дахлак», я также 
припомнил, что сами абиссинцы твердо верили, что Голубой Нил был не чем иным, 
как той-самой Гихон из Книги Бытие (2; 13) — «второй рекой», которая «обтекает 
всю землю» Эфиопию. И это было очень древним преданием, почти наверняка 
дохристианским, что добавляло немалый вес представлению о том, что озеро вместе 
со своими реками и островами имело в действительности какое-то отношение к 
ковчегу завета.
Вот почему я с немалым оптимизмом вглядывался сквозь разделяющие нас мили в 
зеленые склоны острова Дага, вздымавшегося из сверкающих вод как пик 
погруженной в воду горы.




ДАГА СТЕФАНОС


К Даге мы причалили в 8.30. Солнце уже поднялось высоко, и несмотря на большую 
высоту (озеро Тана расположено на высоте шесть, с лишним тысяч футов над 
уровнем моря), утро выдалось жарким, душным и безветренным.
На деревянной пристани нас встретила депутация монахов в удивительно грязных 
одеяниях. Они явно следили за нашим приближением и не проявили и намека на то, 
что рады нас видеть. Вондему переговорил с ними, и в конце концов с явной 
неохотой они повели нас по небольшой банановой плантаций, а затем по круто 
взбирающейся спиралью тропе к высшей точке острова.
По пути я стянул с себя пуловер, развел руки в стороны и сделал несколько 
глубоких вдохов. Тропинка извивалась по густому лесу с высокими искривленными 
деревьями, ветви и листья которых образовывали полог над нашими головами. 
Воздух был наполнен глинистым запахом недавно вскопанной земли и ароматом 
тропических цветов. Пчелы и другие крупные насекомые трудолюбиво жужжали вокруг 
нас, а издалека доносился монотонный гул традиционного каменного колокола.
Наконец на высоте футов трехсот над уровнем озера мы приблизились к низким, 
крытым соломой круглым зданиям — жилищам монахов. Дальше мы прошли под аркой в 
высокой каменной стене и в конце концов оказались на лужайке, в центре которой 
возвышалась церковь святого Стефана. Это было длинное прямоугольное сооружение, 
закругленное на концах, с крышей, свисающей над дорожкой, идущей вокруг него.
— Она вовсе не смотрится такой уж древней, — сказал я Ричарду.
— Да она и не старая, — ответил он. — Первоначальное здание сгорело в 
распространившемся по траве пожаре лет сто назад.
— Именно в ту, я полагаю, они привозили ковчег в шестнадцатом веке?
— Да. Некое подобие церкви существовало на этом месте по меньшей мере тысячу 
лет. Может, даже дольше. Дата считается одним из самых святых мест на озере 
Тана. Поэтому здесь и хранятся мумифицированные тела пяти императоров.
Вондему в роли самозванного гида и собеседника что-то негромко внушал монахам. 
Затем подвел одного из них — одетого немного чище остальных — к нам.
— Это, — с гордостью объявил он, — первосвященник Кифле-Мариам Менгист. Он 
ответит на ваши вопросы.
Первосвященник, казалось имел собственное мнение по этому вопросу. На его 
сморщенном, красновато-лиловом лице проявилась любопытная смесь враждебности, 
негодования и алчности. Он молча оглядел нас с Ричардом, потом повернулся к 
Вондему и прошептал что-то на амхарском.
— Ах… — вздохнул наш гид. — Боюсь, он требует денег. Для приобретения свечей, 
благовоний и… э… других необходимых церкви вещей.
— Сколько? — спросил я.
— Сколь вам не жалко.
Я предложил 10 эфиопских, быров — около пяти долларов США, но Кифле-Мариам 
подсказал, что этой суммы недостаточно. В самом деле, заявил он, предложенного 
банкнота было настолько недостаточно, что он даже не мог принудить себя взять 
ее у меня.
— Полагаю, вам следует заплатить больше, — вежливо шепнул Вондему мне на ухо.
— Я с радостью сделаю это, конечно, — ответил я. — Но хотел бы знать, что 
получу взамен.
— Взамен он будет говорить с вами. Иначе он окажется слишком занятым.