резни» были уничтожены многие тысячи, а дети были проданы в рабство. Немногим 
выжившим, по словам шотландского путешественника Джеймса Брюса, «было приказано 
отречься под страхом смерти от своей религии и креститься. И они согласились на 
это, ибо не видели другого выхода… Многие из них были крещены, и всех их 
заставили пахать и боронить в субботу».
В результате подобного непрерывного и мстительного притеснения эфиопские — 
евреи лишились автономной государственности, которой они, несомненно, когда-то 
пользовались, и тем самым они были преданы забвению. Просматривая находившиеся 
в моем распоряжении довольно схематичные исторические документы, я обнаружил, 
что такое постепенное погружение в безвестность и исчезновение можно выразить в 
цифрах.
В первом десятилетии XVII века фалаши исчислялись примерно «100 тысячами 
мужчин». Если предположить, что на каждого мужчину приходилась семья из пяти 
человек, их общая численность в тот период составляла около 500 тысяч. 
Приблизительно триста лет спустя — в конце XIX века — еврейский ученый Иосиф 
Халеви насчитал около 150 тысяч фалашей. К концу первой четверти нынешнего 
столетия их численность резко упала до 50 тысяч, согласно подсчету другого, 
несомненно хорошо информированного еврейского, исследователя — Жака Файтловича. 
Шестьдесят лет спустя, в голодный 1984 год, фалашское население Эфиопии по 
относительно достоверным источникам оценивалось в 28 тысяч человек.
Прочитанное мною не оставляло сомнений в том, что переломный момент наступил в 
начале XVII века в ходе кампаний Саснейоса, сломившего сопротивление фалашей. 
Прежде они были многочисленным и могущественным народом с собственным царством 
и царями; позже, лишенный всех прав и подвергающийся постоянному избиванию, он 
стремительно терял свою численность.

Историческая хроника разрешила, таким образом, беспокоившее меня противоречие, 
а именно: как объяснить более позднее преследование и обнищание фалашей, если 
соответствовало истине утверждение, что иудаизм был принесен в Эфиопию столь 
яркой фигурой, как Менелик I, который также доставил в страну священный ковчег 
завета, — самую ценную и престижную реликвию античного мира. Теперь я понимал, 
что здесь вообще не крылось никакого противоречия. В самом деле арена, на 
которой иудаизм когда-то пользовался огромным влиянием, подсказывала 
единственный возможный мотив для безжалостных погромов, резни и массового 
закабаления, к которым прибегали Саснейос и другие христианские императоры в 
отношении своих соотечественников фалашей. Проще говоря, подобное странное и 
явно психопатическое поведение имело свой, хоть и извращенный, смысл, если 
христиане в самом деле
боялись
возможности возрождения иудаизма и если их страх проистекал из того факта, что 
эта конкурирующая монотеистическая религия оказывала исключительно сильное и 
длительное влияние на эфиопскую жизнь.





«ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ СЕРДЦА…»


Все это, рассуждал я, убедительно подтверждает ту точку зрения, что иудаизм 
появился в Эфиопии раньше христианства. Тем более что это служило и социальным 
подтверждением легендарного описания похищения Менеликом ковчега. Я подытожил 
свои познания:
• Архаичный обычай фалашей приносить в жертву животных, как и некоторые другие 
религиозные обряды, ставили под серьезное сомнение консервативное академическое 
мнение о более позднем (южно-аравийском) происхождении эфиопского иудаизма. 
Напротив, собранные свидетельства довольно убедительно подсказывали, что 
иудейская вера должна была прийти в Эфиопию во времена Первого храма и 
оказалась в те же времена изолированной там. Больше того, «Кебра Нагаст» 
представляет самое красноречивое описание того, как и почему иудаизм пустил 
корни в сердце Африки в столь древнее время. Поскольку в этом описании 
центральной была история похищения ковчега, постольку заслуживает серьезного 
отношения притязание Эфиопии на обладание священной реликвией.
• Имеются четкие сведения, указывающие на то, что иудейская вера играла важную 
роль в Эфиопии задолго до прихода в IV веке н. э. христианства. Они же 
подсказывают, что иудеи и христиане позже вступили в длительную борьбу не на 
жизнь, а на смерть. В ней победили христиане, которые и захватили ковчег завета.
 С тех пор они постепенно включили ковчег в свои собственные, неиудейские 
религиозные обряды. Таково было единственное удовлетворительное объяснение 
иначе не поддающейся пониманию аномалии, а именно: центральной, уникальной в 
христианском мире роли, которую в службах Эфиопской церкви играют копии 
реликвии Ветхого Завета.

• Эти копии являются отражением, содержимого ковчега, т. е. скрижалей, а не 
самого ковчега. Поначалу этот факт запутал меня; теперь я понял, что это был 
лишь образец культуры, «экономившей на своих символах». В святая святых каждой 
из более чем двадцати тысяч православных церквей Эфиопии хранился свой
табот.
За всеми этими