«ковчег»? Или же «каменную дощечку»? Или совсем другое?


Мой поиск привел меня в интеллектуальную сферу, которой я никогда раньше не 
занимался (и которой предпочел бы больше никогда не заниматься), а именно: в 
лингвистику. Роясь в куче непонятных и скучных документов, я установил, что 
древнеэфиопский язык —
геэз
— вместе с его современным и широко используемым вариантом — амхарским языком, 
входит в семью семитских языков, к которой принадлежит и иврит.
18


Затем я узнал, что в библейском древнееврейском чаще всего для обозначения 
ковчега завета использовалось слово «арон», которое явно никак не похоже на
табот.
Есть и Другое древнееврейское слово —
тебах,
от которого, считают ученые мужи, и было произведено несомненно эфиопское слово
«табот».


Далее я попытался убедиться, использовалось ли в Ветхом Завете на иврите слово 
«тебах», и обнаружил, что оно появляется там дважды. Примечательно, что в обоих 
случаях оно использовалось для обозначения
контейнера
в форме корабля: в первый раз при описании Ноева ковчега, на котором спаслись 
люди, выжившие во время потопа
19
, и во второй раз речь шла о просмоленной корзинке из тростника, в которой 
младенец Моисей держался на поверхности Нила, когда мать спасала его от гнева 
фараона
20
.

Обратившись затем к «Кебра Нагаст», я нашел одно место, где ковчег завета 
описывался как «днище корабля»… «Два локтя с половиной будет его длина и 
полтора локтя — его ширина, и тебе следует обложить его чистым золотом и 
снаружи, и внутри». В это «днище корабля» должны были быть помещены «две 
скрижали, с надписями, сделанными пальцем Бога».
Подобный текст не оставляет места сомнениям. В том, что касается и его 
этимологии; и его раннего использования, эфиопское слово «табот» недвусмысленно 
обозначало библейский ковчег завета в его изначальном виде — покрытый золотом 
контейнер, для которого «днище корабля» вполне могло послужить метафорой, 
способной не только вызвать образ вещи, но и связать ее концептуально с более 
ранними «кораблями» — Ноевым ковчегом и ковчегом из тростника, имевшими — как 
тот, так и другой — священное и бесценное содержание.
Лишнее доказательство того, что слово «табот» вовсе не означало плоские прочные 
пластины из дерева или камня. Так что загадка оставалась неразрешенной. Но эту 
загадку в конце концов разрешил для меня член Британского научного общества и 
первый заведующий кафедрой эфиопских исследований Лондонского университета 
профессор Эдвард Уллендорф. Живший после ухода на пенсию в Оксфорде, этот 
известный ученый утверждал, что вовсе не трудно объяснить, как эфиопы стали 
называть ковчегами пластины из дерева и камня:


«Подлинный ковчег, как предполагается, хранится в Аксуме; все остальные церкви 
могут обладать только копиями. В большинстве случаев, однако, они являются 
копиями не всего ковчега, а лишь его предполагаемого содержимого, т. е. 
скрижалей Закона… Иными словами, описание этих каменных или деревянных дощечек 
словом „таботат“ — просто „часть вместо целого“, касающаяся самого важного в 
ковчеге — скрижалей завета».






МУШКИ В ЯНТАРЕ


Устраняя кажущееся противоречие, предложенное Уллендорфом, решение развеяло 
лишь часть сомнений относительно притязаний Эфиопии на обладание утраченным 
ковчегом. В труде, озаглавленном «Царица Савская в эфиопских преданиях», 
Уллендорф подчеркивает, что не следует принимать всерьез «Кебра Нагаст» как 
исторический труд; его предназначение заключалось скорее в прославлении Эфиопии,
 и именно с этой целью в него и введено-понятие «ковчег».
Уллендорф не был одинок в своем мнении о малой достоверности «Кебра Нагаст». Во 
вступлении к своему переводу этого эпического произведения сэр Уоллис Бадж 
указал на весьма малую вероятность того, что царица Савская могла быть эфиопкой.