вступившего в орден в 1112 году и считавшегося многими учеными самым крупным 
религиозным деятелем своего времени.
Тот же Святой Бернар, обнаружил я, сыграл важную роль в развитии и 
распространении готической архитектурной доктрины в ее ранний период (он 
находился в расцвете своих сил в 1134 году, когда возводилась парящая северная 
башня Шартрского собора, и постоянно настаивал на принципах божественной 
геометрии, примененной в этой башне и во всем великолепном здании). Больше того,
 много времени спустя после его кончины в 1153 году его проповеди и идеи 
продолжали служить основным источником вдохновения для дальнейшего развития 
готической архитектуры, а также скульптуры, образцы которой я видел на северном 
портале Шартрского собора.
Главным связующим звеном между ранними, нехристианскими вариантами истории о 
Граале и особым толкованием Нового Завета во времена Мэлори стал сборник 
«Поиски Грааля», составленный цистерцианскими монахами в XIII веке. Больше того,
 хотя Святой Бернар уже умер к тому времени, когда было положено начало этой 
великой антологии, в ней можно увидеть, как мне представляется, его сильную 
руку, протянутую уже из могилы. К этому выводу я пришел потому, что в своих 
многочисленных писаниях этот весьма влиятельный священнослужитель предложил на 
обсуждение мистическую точку зрения на кровь Христа, которая была включена 
составителями «Поисков» в их новое понятие самого Грааля. С тех пор оказался 
совершенно преданным забвению «камень» Вольфрама, а сохраненный «сосуд» 
Кретьена был наполнен кровью Христа.
Что мне показалось интересным в этой идее, так это то, как ее тут же начала 
толковать церковь. В церковных гимнах, проповедях и апостольских посланиях 
следующие поколения христиан по всей Европе, как я узнал, старались приравнять 
Грааль в символическом плане к Святой Деве Марии, которой — не забывал я — был 
посвящен Шартрский собор. Такая религиозная аллегория подкрепляется следующей 
аргументацией: Грааль (согласно «Поискам» и более — поздним вариантам легенды) 
содержал кровь Христа; до рождения Мария содержала Христа в своем чреве; 
следовательно, Грааль является — и всегда был — символом Марии.

В соответствии с подобной логикой
Мария Теотокос,
или Богородица, была священным сосудом, который содержал Дух, обретший плоть. 
Так в «Литании Лоретто» XVI века ее называют «духовный сосуд», «сосуд чести» и 
«единственный сосуд набожности».

Почему этот символизм привлек мое внимание? Да просто потому, что в «Литании 
Лоретто» Блаженную Марию называют также «арка фоедерис», что, как я уже знал, 
означало на латыни «ковчег завета». Я углубился в изучение этого совпадения и 
обнаружил, что не только в «Литании» появляется это словосочетание. В XII веке 
внушающий восхищение Святой Бернар Клервоский также недвусмысленно сравнивал 
Марию с ковчегом завета и сделал это в ряде своих трудов. Еще в IV веке Святой 
Амброс, епископ Миланский, выступил с проповедью, в которой утверждал, что 
ковчег был пророческой аллегорией Марии: точно так же, как он содержал Старый 
закон в форме десяти заповедей, так и она содержала Новый закон в форме тела 
Христа.
Дальше я обнаружил, что подобные понятия сохранялись до XII века и были 
вплетены в ткань современного христианского богослужения. Во время посещения 
Израиля, например, я набрел на небольшую, но красивую доминиканскую церквушку, 
построенную в 1924 году и посвященную «Деве Марии, ковчегу завета». Церквушка 
стоит на дороге Тель-Авив — Иерусалим. Ее семиметровую колокольню венчает 
полноразмерное изображение ковчега. Стены внутри здания украшены несколькими 
полотнами с изображением святой реликвии. Во время посещения объяснение (вполне 
в духе Св. Амброса) ее посвящения и символизма дала мне настоятельница церкви 
сестра Рафаэль Михаил:
— Мы сравниваем Марию с живым ковчегом. Мария была матерью Иисуса, который был 
господином Закона и Завета. Скрижали с десятью заповедями Закона были помещены 
в ковчег Моисеем; так же Бог поместил Иисуса в чрево Марии. Вот почему она — 
живой ковчег.

Мне показалось весьма знаменательным, что и ковчег, и Грааль — внешне столь 
разные — тем не менее сравниваются неоднократно с одним и
тем же
библейским персонажем и абсолютно одинаковым образом. Если Мария — и «живой 
ковчег», и «живой Грааль», размышлял я, тогда это наводит на мысль, что два 
священных предмета могут и не быть очень уж разными и что они даже могут быть
одной и той же вещью.

Меня поразила такая действительно потрясающая перспектива. Какой бы притянутой 
за уши ни казалась эта мысль, она все же проливает интересный свет на выбор и 
расположение статуй на северном портале Шартрского собора. Если я прав, тогда 
чаша Грааля с камнем внутри в руке Мельхиседека изображает на одном уровне 
Марию, а на другом призвана служить эзотерическим символом ковчега завета и 
скрижалей, помещенных в него.
Подобная интерпретация, чувствовал я, добавляла значительный вес гипотезе о том,
 что остальная иконография северного портала указывает на перемещение святой 
реликвии в Эфиопию. Я также сообразил, что в действительности не имею серьезных 
оснований для столь ответственного вывода — в моем активе только совпадения, 
догадки и сильное интуитивное ощущение, что я подобрался к чему-то