только в одиннадцатом часу, к моей немалой радости, он появился в холле 
гостиницы — немного грязный и усталый, но все же целый и невредимый.
Он показал мне свои руки, не успев сесть за столик. Его пальцы были покрыты 
черной краской.
— У меня взяли отпечатки пальцев, — сообщил Эд и безуспешно попытался заказать 
двойной джин с тоником. В конце концов, слегка раздраженный, он 
удовольствовался теплым безалкогольным пивом.




В ПУТИ


Как оказалось, Эда задержала не страшная полиция государственной безопасности, 
а суданский филиал Интерпола. Похоже, имя «Джон Эдуард» было одним из многих 
вымышленных имен, которыми пользовался наркоделец, разыскиваемый по всему миру. 
Эду страшно не повезло, когда полицейские обнаружили в его паспорте штамп визы 
Колумбии — мирового центра кокаиновой торговли. То, что в Колумбии он находился 
по заданию Четвертого телеканала, не произвело впечатления на суданских 
детективов, как и очевидное несходство с фотографией разыскиваемого преступника,
 разосланной Интерполом. К счастью, последний разослал и отпечатки пальцев 
наркодельца, и лишь поздно вечером кому-то в голову пришда блестящая идея, 
сравнить их с отпечатками пальцев Эда. И вскоре он был освобожден.
На следующий день мы рассказали эту историю Хайле Киросу — представителю НФОТ, 
появившемуся в «Хилтоне» лишь вечером. То, что вызвало немалую тревогу в свое 
время, ретроспективно показалось смешным, и мы трое посмеялись от души.
Затем мы занялись обсуждением технической стороны нашего путешествия в Аксум. Я 
внимательно следил за Хайле Киросом, но не смог, однако, заметить в его 
поведении ничего такого, что свидетельствовало бы о недобрых намерениях в 
отношении меня. Напротив, передо мной был любезный, покладистый человек, явно 
преданный делу свержения эфиопского правительства, но в остальном совершенно 
беззлобный. Во время разговора до меня стало доходить, до какой же степени я 
был не прав в последние месяцы. На фоне дружелюбного отношения ко мне Хайле 
Кироса казались совершенно необоснованными опасения и тревоги в связи с 
перспективой отдать себя в руки повстанцев, и нелепой — связанная с ними игра 
воображения.
Утром 12 января к нам присоединился еще один представитель НФОТ, которого я 
знал под единственным именем Хагос. Худощавый, хрупкого сложения, с кожей, 
испещренной оспой, он объяснил, что ему поручено сопровождать нас в Аксум — 
откуда он родом — и вернуться с нами после завершения работы. Здесь же, в 
Хартуме, он поможет нам с разрешением на проезд к границе и наймом машины для 
путешествия.
К полудню мы покончили с бумажной волокитой и ранним вечером договорились с 
одним эритрейским бизнесменом, проживающим в Судане, который согласился 
предоставить нам крепкую «тойоту-лендкруизер» с не менее крепким водителем по 
имени Тесфайе и шестью канистрами с бензином. Плата за услуги из расчета 200 
долларов в сутки показалась мне вполне приемлемой: я знал, что большую часть 
пути придется проделать ночами по едва проходимым горным тропам, дабы не 
привлекать ненужного внимания самолетов эфиопского правительства, 
патрулировавших небо над мятежным Тиграи в дневное время.
На следующее утро — вернее, на рассвете 13 января — мы выехали из Хартума. 
Впереди нас ждали сотни и сотни километров пути по суданской пустыне, в которую 
мы и устремились на высокой скорости. Наш водитель Тесфайе выглядел пиратом со 
своей густой и курчавой шевелюрой, с желтыми от табака зубами и бегающим 
взглядом. «Лендкруизером» он управлял мастерски и явно хорошо знал маршрут. 
Рядом с ним на переднем сиденье расположился наш молчаливый спутник Хагос. Мы с 
Эдом заняли заднее сиденье и тоже больше помалкивали, поглядывая на 
поднимавшееся нам навстречу и обещавшее жаркий день солнце.
Мы направлялись в пограничный город Кассала, где тем же вечером планировалось 
пересечение границы караваном грузовиков Общества помощи Тиграи. Мы 
намеревались присоединиться к этому каравану и двигаться с ним к Аксуму.
— Безопаснее передвигаться в большой группе, — объяснил Хагос, — в случае 
чего-нибудь непредвиденного.
Поездка из Хартума в Кассалу помогла мне понять, до чего же безрадостны и 
пустынны ландшафты Судана. Вокруг нас со всех сторон до самого горизонта, 
дававшего представление о мягкой округлости поверхности земли, простиралась 
безводная равнина.
Ближе к полудню нам стали попадаться высохшие останки овец, коз, крупного 
рогатого скота и — что по-настоящему нагнетало тревогу — верблюдов. Это были 
первые жертвы, голода, который вскоре поразит и людей, но который правительство 
Судана до сих пор отказывалось признать, не говоря уж о том, что не пыталось 
бороться с ним. Такова, размышлял я, цена рокового высокомерия с его стороны, 
бессердечного безумия еще одного диктаторского режима Африки, одержимого 
сохранением собственного престижа и власти ценой безмерных страданий людей.
Но я ведь поддерживал как раз такие диктатуры в прошлом, разве нет? И даже 
сейчас я не мог бы сказать, что окончательно порвал с ними. Так кто я такой, 
чтобы судить? О ком я должен сожалеть? И по какому праву я сейчас сопереживаю 
обездоленным?