могу сказать с уверенностью, — это то, что правоверные священники Яхве ни при 
каких обстоятельствах не позволили бы ковчегу завета находиться в одном 
помещении с идолом Астарты.
— Так вы полагаете, что они его унесли куда-то? В какое-то безопасное место?
— Как я уже говорил, не желаю заниматься домыслами по таким вопросам. Однако из 
наших анналов, начиная со Священного писания, вытекает, что Иерусалим, да и вся 
страна, не могли считаться безопасным местом для тех, кто сохранял верность 
Яхве во времена Манассии.
— Вы имете в виду то место в Книге Царств, где говорится о пролитой невинной 
крови?
— Верно. Четвертая книга Царств, 21:16. Но не только это. Иеремия также, хоть и 
косвенно, указывает на те же события, когда говорит: «Твой меч поразил твоих 
пророков как алчущий лев». Не сомневаюсь в том, что это было указание на 
действия Манассии, и заключаю из него, что определенные пророки выступали 
против него, за что и были убиты. Интересный момент — вы не находите? — что во 
время царствования Манассии не упоминается ни один пророк: Иеремия появляется 
сразу же после его смерти, а другие, вроде Исаии, только до его царствования. 
Этот разрыв — результат преследований и постоянной кампании против поклонения 
Яхве.

Профессор не пожелал углубиться в обсуждение этого вопроса и решительно 
отказался заниматься домыслами о том,
куда
мог деться ковчег. Когда же я упомянул свою теорию о том, что он мог быть 
увезен в Эфиопию, профессор с полминуты удивленно взирал на меня, а затем 
проронил:

— Уж больно далековато.




ХРАМ НА НИЛЕ


После беседы с Менахемом Хараном я вернулся в гостиницу несколько 
дезориентированным и озадаченным. Разумеется, приятно было получить его 
подтверждение, что ковчег был утрачен во время царствования Манассии. Беда же 
заключалась в том, что я, похоже, оказался на краю глубокой интеллектуальной 
пропасти. Эфиопия действительно «далековато» от Иерусалима, и я не видел 
оснований, почему верные священники Яхве, вынесшие священную реликвию из храма, 
должны были доставить ее в такую далекую страну.
Больше того, не совпадали даты. Манассия восседал на троне в Иерусалиме с 687 
по 642 год до н. э., а предания Тана Киркос уверяли, что ковчег был доставлен в 
Эфиопию лишь около 470 года до н. э. И меня убивала эта разница в две сотни лет.

Размышляя над этой проблемой, я сообразил, что мне не помешает потолковать с 
эфиопами. А где лучшее место для такой беседы, если не в государстве Израиль? 
Ведь десятки тысяч фалаша воспользовались своим правом на гражданство по закону 
о возвращении и были переправлены за последнее десятилетие по воздушному мосту 
в Израиль. Среди них наверняка найдутся престарелые люди, хранящие память 
своего народа, которые помогут перекинуть мост через географическую и 
хронологическую пропасть, которая разверзлась передо мной.
Наведя справки в Еврейском университете, я получил имя Шалвы Уэйл, 
социоантрополога, специализировавшейся на далеко разбросанных еврейских общинах 
и считавшейся специалистом по фалашской культуре. Я позвонил ей домой, 
представился и спросил, не может ли она порекомендовать мне какого-нибудь члена 
фалашской общины в Иерусалиме, который мог бы со знанием дела рассказать о 
древних преданиях эфиопских евреев.
— Лучше всего, — ответила она, не колеблясь, — обратиться к Рафаэлю Хадане. Он 
священник, самый старший священник. Живет здесь уже несколько лет. Очень старый 
и знающий человек. Одна проблема — он не знает английского, так что попытайтесь 
застать его вместе с сыном.
— А его как зовут?
— Иосиф Хадане. В Израиль он приехал мальчиком еще в начале 70-х и сегодня уже 
вполне сложившийся раввин. Он бегло говорит по-английски и сможет послужить вам 
переводчиком.
Организация встречи заняла большую часть остававшихся мне двух дней в 
Иерусалиме. В конце концов я встретился с семейством Хадане в Центре 
ассимиляции фалаша, расположенном в западном пригороде города Мевассерит-Сион. 
Здесь я столкнулся с сотнями эфиопов — недавно приехавшими и давними жителями 
ветхого жилого района.

Фалашский священник Рафаэль Хадане был одет в традиционную абиссинскую
шемму
и щеголял внушительной бородой. Его сын раввин был чисто выбрит и одет в 
строгий деловой костюм. Довольно долго мы пили чай и обменивались любезностями. 
У наших ног играли дети, в дом заходили многочисленные родственники. Один из 
них, как оказалось, родился и вырос в деревне Анбобер, которую я посетил в 
январе 1990 года во время поездки в Гондэр..