— Первое историческое упоминание принадлежит, по-видимому, отцу Франишку 
Даваришу, посетившему север страны в XVI веке. Очевидно, однако, что в то время 
он засвидетельствовал весьма давнюю традицию.

В тот момент Ричард достал с книжной полки тонкую брошюру, изданную в 1970 году 
под названием
«Эфиопская православная церковь».

— Это официальное церковное издание, — сказал он. — Давайте посмотрим, 
проясняет ли оно наш предмет.
В брошюре не было алфавитного указателя, поэтому сначала мы просмотрели главу 
«Освящение храма», в которой я прочел:


«Освящение храма — это торжественная, производящая впечатление церемония с 
ритуалами, символизирующими святую миссию здания. Служба состоит из весьма 
древних частей… Торжественно вносится предварительно освященный патриархом 
табот, или ковчег, составляющий главную особенность церемонии».



В главе «Церковные здания» я наткнулся на следующий абзац: «Именно
табот
придает святость церкви, в которую он помещается». В словаре в конце книги я 
нашел слово
«табот»,
переведенное просто как «ковчег завета».


Я поинтересовался у Ричарда, имеет ли он представление, как выглядят
таботы.


— В Библии говорится, что оригинальный ковчег завета был деревянным с золотом 
ящиком размером 2,5?1,5?1,5 локтя. Соответствуют ли
таботы
такому описанию?

— Боюсь, что нет. Разумеется, мирянам их вообще не полагается видеть. Даже 
когда их выносят во время крестного хода, они всегда завернуты в ткань. И они 
определенно гораздо меньшего размера, чем в библейском описании. Но тут незачем 
строить догадки. Вы можете посмотреть несколько таботов в Британском музее. Они 
были похищены из Эфиопии во время экспедиции Нейпиера в Магдалу в XIX веке и 
привезены в Англию. Не думаю, что они экспонируются сегодня, но вы сможете 
разыскать их в Этнографическом хранилище в Хэкни.
На следующее утро после нескольких телефонных звонков я поехал на Орсман-роуд, 
1, Лондон, где расположено Этнографическое хранилище. Это современное и, в 
общем-то, непривлекательное здание с высокой степенью защиты.
— Порой кое-кто пытается совершить здесь кражу со взломом, — пояснил смотритель,
 когда я записывался на посещение.
Он поднял меня на лифте на один из верхних этажей и провел в огромное помещение,
 заполненное рядами металлических картотечных шкафов. Они тянулись от пола до 
потолка и разделялись только узкими, плохо освещенными флуоресцентными лампами, 
проходами. Смотритель сверился с толстым алфавитным указателем, бормоча что-то 
нечленораздельное.
— Думаю, это то, что нужно, — наконец объявил он. — Следуйте за мной.
Пока мы шагали, перед моим мысленным взором все время маячила заключительная 
сцена «Искателей ковчега завета», в которой святая реликвия запечатывается в 
деревянныи ящик и упрятывается на федеральном складе среди тысяч других 
безымянных контейнеров. Эта параллель преследовала меня, когда после некоторого 
плутания в лабиринте полок мы наконец прибыли на место. Довольно церемонно 
смотритель выдвинул… большой ящик.

Меня охватило волнение, когда он открыл ящик. Однако внутри не было ничего 
похожего на мои представления о ковчеге завета. Разделенные листами 
гофрированной бумаги, в ящике лежали девять деревянных плит — квадратных и 
прямоугольных, длиной и шириной не больше восемнадцати дюймов и толщиной не 
более трех дюймов. Большинство из них было довольно простыми, но все были 
покрыты надписями — как я тут же определил — на
геэзском
древнем, литургическом языке христианского населения Эфиопии. На нескольких 
были к тому же выгравированы кресты и другие элементы.

Я попросил смотрителя свериться еще раз с картотекой. Уж не ошибся ли он? Может,
 перед нами нечто совсем другое?
Смотритель, прищурившись, сверился с листком и ответил:

— Нет. Никакой ошибки. Это и есть ваши
таботы.
Из коллекции Холмса. Привезены английской экспедицией из Абиссинии в 1867–1868