Командир нанес на голубую 
карту наш маршрут — к лагуне и обратно.
 — С этих двух позиций можно ожидать огня. В этой точке будет находиться 
подводная лодка «Лайфгард». — И он указал точку в океане. — В случае 
вынужденной посадки радируйте ей свое место. — Молча, словно чужой, командир 
посмотрел в лицо каждого из стоявших перед ним. Этот полет должен был стать и 
первым боевым вылетом самого Миллера. — Операция обещает быть легкой. 
Сбрасывать бомбы не нужно.
 Противодействия истребителей не ожидается. Поставим мины и уйдем. Вот и все. С 
собой ничего не брать. Ясно? Я думаю, что все обойдется без неприятностей.


* * *

 …Листья пальм отражали желтый свет огромной луны. В такую поэтическую ночь 
невозможно думать о тех отдельных изолированных эпизодах, которые и составляют 
войну. Вероятно, в такую вот ночь долговязый Джон Сильвер 8 искал сокровища, 
зарытые на острове.
 Я лежал на походной кровати в жаркой, душной палатке и убеждал себя, что это 
будет только маршрутный полет. Все, что от меня требуется, — это вспомнить, 
чему меня учили. Из предосторожности я снабдил экипаж ластами. Это вызвало у 
Беллью взрыв веселья:
 — Уж не собираетесь ли вы плыть весь обратный путь?
 Кроме ласт, которые я приказал повесить в самолете над местом каждого члена 
экипажа, мы взяли с собой дополнительный паек и воду, компасы и прочие вещи, 
которых хватило бы, чтобы вплавь добраться до США.
 В 2.30 дневальный наклонился над моей койкой. Вылет состоится. Луна стояла 
низко, и в палатке было темно. Я еще не совсем проснулся и на какой-то миг не 
мог вспомнить, для чего одеваюсь. Потом вспомнил и почувствовал себя так, 
словно меня окунули в ледяную воду. В это утро я должен был совершить полет на 
расстояние 650 километров над океаном и заминировать японскую гавань. Трудно 
настроиться по-боевому, когда тело еще не освободилось от сладкого сна. Сидя на 
краю плоской походной кровати, я механически надел брюки, рубашку цвета хаки и 
тяжелые ботинки, какие обычно носят солдаты морской пехоты. Остальные 
продолжали спать, и, когда я проходил мимо, один только Беллью повернулся ко 
мне и прошептал: «Задай им, Тигр!» — и опять опустил голову на подушку.
 Вдоль палаток повсюду сновали лучи ручных фонариков. Мои товарищи по раннему 
вылету тоже встали. Выходя на безмолвную темную «улицу», освещенную слабым 
светом звезд, и натыкаясь на растяжки палаток, люди раздраженно ворчали.
 Подъехал виллис. «Старик» уже там, на аэродроме.
 — Поехали, живей!…
 Мы останавливались около палаток у ярких точек ручных фонарей и подбирали 
людей, которые должны были лететь в это утро.
 Все молчали. Мы чувствовали себя опустошенными, были настроены нервно и 
раздражительно. Трясясь по выбоинам трехкилометровой дороги до аэродрома, мы 
чертыхались и переругивались.
 На рулежной дорожке пересекались лучи ручных фонарей. Они падали то на 
самолеты, то мне в глаза, то на дорожку, то опять в глаза. Усевшись в овальной 
кабине летчика, я отдавал приказы своему экипажу. Звук моего голоса, 
отдававшего приказания, мне самому казался неестественным, почти смешным. Кто я 
такой, чтобы командовать? Но вскоре обязанности, которые я должен был выполнять,
 и привычные мелочи придали мне уверенность.
 На другой стороне аэродрома первый самолет уже прогревал моторы. Теперь надо 
собрать волю в кулак, отбросив и приятное ощущение уединенности и опасную 
раздражительность. Самолет вот-вот поднимется в воздух. Небрежное пилотирование 
в темноте над водой так же легко может привести к гибели всех одиннадцати 
человек моего экипажа, как и встреча с эскадрильей вражеских истребителей или 
разрыв зенитного снаряда.
 Командир части уже в воздухе. Он должен был лететь по прямой в течение трех 
минут, затем развернуться на 180 градусов и, после того как мы пристроимся к 
нему, повести нас к Макину.


* * *

 Взлетаем. Летим по приборам. Самолет с грузом мин идет тяжело, и, кажется, 
проходит много времени, прежде чем он начинает набирать высоту. Позади 
спаренные лучи прожекторов образуют над аэродромом успокоительную букву V 9 . 
Впереди, в стороне моря, зияет черная яма. Мы на высоте двухсот метров.
 В первые два часа полета небо постепенно светлеет — из черного превращается в 
темно-, а затем в светло-синее. Некоторые члены экипажа дремлют, а у меня 
словно раскаленными иголками колет глаза — сказывается почти бессонная ночь. 
Поддерживает горячий кофе.
 — Впереди Макин! — нарушает тишину голос «Старика». Его самолет снижается до 
высоты пятнадцати метров над водой, и мы устремляемся за ним. Небо совсем 
чистое. Остров Макин весь светло-зеленый, чуть светлее зеленой лагуны, где 
белая полоска песка врезается в волны прибоя. Кажется невероятным, что в этой 
красоте может скрываться опасность. Я осматриваю землю, ищу признаки людей и 
зениток, но остров кажется пустынным. На командирском самолете открываются 
створки бомболюка, и черные, похожие на дикобразов мины падают в воду. По 
переговорному устройству я даю команду открыть бомболюк и сбросить мины. Когда 
мины отделяются, кора