ащаю и иду на посадку.
 Быстро увеличиваю тягу двигателя, и покачивание затухает. Но зачем прекращать? 
Ведь это дьявольски интересно!
 Пожалуй, мы со «Скайрокетом» подружимся, хотя управление этим самолетом 
вызывает чувства, совсем не похожие на те, которые я испытывал, летая на других 
самолетах. «Скайрокегу» приданы размеры истребителя, но управляется он скорее, 
как транспортный. На самом деле это ни транспортный самолет, ни истребитель — 
он результат скрещивания. На его основе разовьется новая порода самолета, 
которая воплотит в себе все лучшие характеристики «Скайрокета» и открытия, 
выпавшие на его долю, отбросив все остальное, как шелуху.
 Задание выполнено — осталось только сесть, а непредвиденное так и не случилось.

 — Эй, Джин, готов идти на посадку? — спрашивает по радио Эверест, обращаясь ко 
мне.
 — Да, идем.
 На земле Кардер, приникнув к микрофону, облегченно вздыхает:
 — Ну и парни…
 Эверест смеется, а Кардер спрашивает меня:
 — Сколько осталось топлива, Билл?
 — Двести двадцать.
 — Лучше возвращайтесь.
 С вышки управления полетами перебивают наш разговор, не дожидаясь запроса, — 
оттуда тоже внимательно следят за полетом:
 — Самолет ВМС номер 973, вам разрешается посадка на дно озера с использованием 
посадочной полосы фирмы Дуглас «восток — запад», посадка на запад. Ветер 
западный, 24 километра в час.
 Сейчас солнце позади, горы слева. Теперь остается только совершить посадку. Я 
знаю, что зрители на земле затаили дыхание.
 Делаю заход на посадку. Она должна быть выполнена хорошо, Бриджмэн. Выдерживай 
скорость немного больше той, на которой самолет раскачивается. Мысль о 
покачивании над землей заставляет меня поморщиться. Но покачивание все равно 
начинается, едва я выпускаю закрылки. Я ничего не могу поделать, и самолет 
покачивается из стороны в сторону на небольшой высоте над дном высохшего озера, 
несясь со скоростью 400 километров в час. Мускулы напряжены до предела. Немного 
увеличиваю давление на ручку управления. Не сильно! Самолет чувствителен. 
Спокойно. Убрать тягу двигателя. Руки работают как-то независимо от меня. 
Плавно выравниваю. И все же самолет продолжает покачиваться, быстро приближаясь 
к земле. Откуда у него такая скорость? Он все еще летит на скорости… сколько 
там? 320 километров в час. Я плавно беру ручку управления на себя, и вдруг 
покачивание прекращается. Но у меня получилось высокое выравнивание.
 — Вы на высоте трех метров, Билл.
 Замечание Эвереста пришло прежде, чем я исправил ошибку, и меня раздражает его 
подсказка.
 И точно по инструкции элероны становятся малоэффективными при посадке. Бог мой,
 подумать только, с какой быстротой он несется! Вот и земля! Мягко, как перышко,
 «Скайрокет» касается земли, а ведь скорость, с которой он пробегает по 
посадочной полосе, в два раза больше скорости F-80. Тормози, Билл, тормози.
 Эверест одобряет посадку:
 — Бьюсь об заклад, вы пожелаете, чтобы все посадки были такими же, как эта.
 Да, это, вероятно, лучшая посадка из всех, какие я когда-либо совершал.
 Бешеная скорость пробега самолета по серому глинистому дну озера погашена, он 
останавливается. Вдали клубится пыль — ко мне мчатся автомашины.


* * *

 Мне показалось, что в кабине стало очень жарко. Теперь, когда полег окончился, 
я вдруг понял, что защитный шлем тисками сжимал мне голову, а кислородная маска 
прищемила кожу на лице. Как можно скорей надо освободиться от этого. Я открыл 
фонарь, снял маску и стал вдыхать чистый воздух пустыни с такой жадностью, с 
какой истомившийся от жажды странник пьет холодную, свежую воду.
 Теперь, когда все было кончено, меня охватила дрожь. Я тяжело привалился к 
парашюту. То непредвиденное, к чему я так готовился, не произошло. Тело мое 
обмякло. Все кончилось! Я радовался, что в эту минуту вблизи не было никого, 
кто мог бы наблюдать за мной. Только шум дымящегося подо мной «Скайрокета» 
нарушал тишину окружавшей меня пустыни — мы дышали вместе. Подогретый утренним 
солнцем бриз высушил пот на моем лице. На всем пространстве пустыни, которое я 
только мог окинуть взглядом, царил безмятежный покой, необыкновенно 
сочетавшийся с глубоко дремлющим внутри каждого человека чувством блаженства, 
которое трудно выразить словами.
 Только семь тридцать утра, а мой рабочий день уже окончен. Мне хотелось 
посидеть одному здесь, в кабине «Скайрокета», но автомашины уже окружили меня.
 Ильтнер первым выскочил из автомашины. Он нес приставную лестницу. За ним 
показался Бриггс, и ко мне стали долетать отрывки фраз: «Поздравляю… прекрасный 
полет…» Мак-Немар выкрикивал распоряжения механикам. В трех метрах от самолета 
Ал Кардер ждал, когда Бриггс поднимется по стремянке, чтобы снять с меня шлем и 
снаряжение. Когда я готовился покинуть самолет, послышалось восклицание 
Ильтнера:
 — Итак, вы доставили наши семь долларов в день.
 Я пытался сделать вид, что полет нисколько не повлиял на меня. Возможно, 
зрители ничего не заметят. Но стремянка задрожала под моими ногами, и это 
выдало меня.
 — Хороший полет, Билл, — сказал Кардер. В его голосе слышалось скорее 
облегчение, чем похвала.
 На заднем сиденье радиоавтомобиля сидели Хоскинсон и Фоулдс. Они ждали Кардера,
 Бриггса и меня.
 — Ну что, каково ваше мнение о машине? — спросил Хоскинсон, человек крупного 
телосложения с тяжелой гривой черных волос.
 — Он немного пугает меня, — ответил я и тут же добавил: — Но не слишком…
 Хоскинсон подался вперед:
 — Послушайте, когда он перестанет пугать вас, он будет не