Беру ручку управления больше на себя, еще, еще… 
Самолет достиг почти опасного угла наклона, по меньшей мере 18 градусов. Вот, 
наконец, он отделяется от земли, вгрызаясь в воздух, и низко проходит над 
пустыней. Теперь надо избавиться от стартовых ракет; место, где это следует 
сделать, будет под самолетом через секунду. Не глядя вниз, я левой рукой 
дотрагиваюсь до небольшого металлического тумблера сброса стартовых ракет. 
Сигнальная лампочка гаснет — использованные ракеты сброшены. Ставлю главный 
переключатель стартовых ракет в положение «Выключено». 
  Рис. 3. Взлет «Скайрокета» с помощью стартовых ракет 
 В наушниках раздается голос Эвереста:
 — Кажется, все в порядке, четыре ракеты сброшены.
 Эта часть полета прошла благополучно, непредвиденное все еще не случилось. Но 
я готов к нему. Не выпускаю аэродрома из поля зрения. Через боковое остекление 
обзор плохой, и мне не видны концы крыла, которые отнесены далеко назад. Я 
ориентируюсь по длинному белому носу самолета, решительно рассекающему воздух. 
Делаю небольшой разворот и, выравнивая самолет, пробую набирать высоту. 
Скорость набора — 400 километров в час. Да, это не F-80! Набираю высоту на 
одном турбореактивном двигателе без стартовых ракет. Чувствуется, что самолету 
не хватает тяги, а в управлении он тяжел, словно большой грузовик. Да, в руки 
мне попало что-то новое. И все же то, чего я ожидал и к чему готовился в 
течение восьми недель, не случается. Это даже раздражает немного: любой дурак 
может пилотировать машину, которая ведет себя прилично. Шесть тысяч метров, и 
ничего не произошло! Самолет забрался на эту высоту, как любой другой, без 
всяких тревожных сигналов. Я отдыхаю, опираясь на парашют. Но отдых 
непродолжителен. Еще предстоит провести некоторые испытания. Установившийся 
полет на заданной скорости потребует большого внимания — он должен быть строго 
горизонтальным и прямолинейным при постоянной скорости. Спокойно, Билл, 
спокойно! Не уходи далеко от аэродрома, оставляй его лучше в середине 
горизонтальной площадки, нежели в конце, так как аэродром должен быть под рукой 
в случае вынужденной посадки.
 Нос самолета послушно направляется в сторону аэродрома, я начинаю площадку. 
Выдерживаю режим полета! Чувствую, как мимо проносится воздух. Воздух подобен 
реке: он никогда не бывает спокоен, и, как на реке, в нем всегда скрываются 
волны и вихри, каким бы тихим он ни казался. В воздухе, в полете чувствуются 
волны. Чтобы выдерживать прямолинейный полет, необходимо постоянно делать 
поправки. Когда высотомер показывает тенденцию в одну сторону, действия летчика 
должны направляться в противоположную. Теперь, когда я прохожу над озером, 
часть топлива израсходована, и самолет становится легче. При меньшей нагрузке 
он летит резвее, и озеро быстро остается позади. Так, Билл, наблюдай за 
температурой и давлением масла; помни, что, улетая от широкого, спасительного 
дна озера, ты ставишь себя в невыгодное положение. Топлива достаточно, чтобы 
совершить обратный полет. Когда я выполняю вторую площадку над озером, самолет 
снова ведет себя нормально — он выполняет послушно все, что я приказываю ему. И 
все-таки я жду момента, когда он начнет упрямиться. Остается еще одна площадка. 
Определяю, на сколько хватит оставшегося запаса топлива. Две площадки из трех 
вполне устраивают меня — в баке осталось только 435 литров топлива.
 — Хочу перевести самолет на закритические углы атаки.
 В ответ немедленно раздается предостерегающий голос Кардера:
 — Надеюсь, вы имеете в виду только приближение к критическому углу атаки?
 — Да, да — приближение к критическому углу атаки. — Обращаясь к 
сопровождающему летчику-наблюдателю, говорю: — Я собираюсь уменьшить скорость и 
проверить, как он будет вести себя.
 Кардер снова задает вопрос:
 — Сколько осталось топлива?
 — Триста восемьдесят литров.
 Как только самолет попадет в бафтинг, я буду считать, что задание выполнено. 
Выпустить закрылки и шасси. Самолет будет реагировать на это, как и при посадке,
 но здесь в моем распоряжении запас высоты, так что в случае неприятности я 
успею исправить положение. Но уж если ошибешься на посадке — сыграешь в ящик. 
Указатель скорости показывает 320, 300… Когда же этот самолет начинает 
трястись? Никаких признаков бафтинга. При такой близости к срывному режиму 
самолет F-80 уже трясся бы, как пневматический молоток. Теперь скорость равна 
290. Нос самолета слегка вибрирует, а затем машину начинает плавно покачивать 
из стороны в сторону. Кажется, что качаешься в гамаке. Что это такое, черт 
возьми? Какая ненормальность в конструкции может вызвать такую несуразную 
реакцию? Я ничего не могу поделать, и теперь самолет управляет мною, спокойно 
покачиваясь из стороны в сторону, из стороны в сторону… Ни один самолет, на 
котором мне приходилось летать, не реагировал так. Раскачивание усиливается. 
Собираюсь обратиться к сопровождающему меня летчику и чувствую, что у меня 
пересохло в горле… Но раньше чем я успел вымолвить слово, ко мне донесся голос 
Эвереста:
 — Мне кажется, что вы чрезмерно рискуете.
 — Сейчас прек