подготовки — 
поднялся по стремянке в кабину и тут неожиданно почувствовал себя гораздо 
увереннее. Ветер больше не валил меня с ног, а обычные предполетные 
приготовления успокоили мои нервы. Я включился в кислородную систему и открыл 
кран, укрепил ремнем наколенный планшет, отрегулировал привязные ремни на груди 
и принялся за предполетный осмотр. Кардер ждал, стоя на ветру, а механики ждали 
сигнала, чтобы включить аэродромное питание. Я еще раз проверил исправность 
кислородной системы. Хорошо! Шлем плотно сидел на голове, прилегая к вискам. 
Все переключатели были в нужном положении… Как легко находит рука все тумблеры! 
Казалось, я знаю этот самолет лучше всех, на которых мне когда-либо приходилось 
летать. К тумблерам и кнопкам я привык уже больше, чем к приборам на самолете 
DC-3, на котором я летал два года без передышки. Я смеялся над самим собой: еще 
бы мне не знать их! Ведь я практиковался два месяца, так что в этом нет ничего 
особенного. Мой неожиданный смех, наверное, напугал работавших внизу механиков. 
Должно быть, они подумали, что я не выдержал напряжения. Я снова засмеялся, а 
Кардер, вероятно, залпом проглотил весь оставшийся у него в флаконе запас 
аспирина.
 Он закричал мне снизу:
 — Вы готовы для вызова сопровождающего самолета-наблюдателя?
 Я кивнул головой, и Кардер пошел к своей автомашине. Он вертел в руках 
микрофон.
 В мои наушники прорвался трескучий голос диспетчера — он говорил с аэродромной 
вышки, находившейся в двенадцати километрах от меня, на другом конце озера. По 
распоряжению Кардера диспетчер вызвал сопровождающий самолет.
 — Самолет номер 120 военно-воздушных сил, вам разрешается вырулить на взлетную 
полосу.
 Сегодня наблюдателем летит полковник Эверест — главный летчик-испытатель 
военно-воздушных сил. Диспетчер разрешил ему взлетать. Прошло две секунды. Над 
озером появился F-86. Он с ревом пронесся в десяти метрах над моей головой и 
затем ушел горкой. Игривое приветствие Эвереста вибрацией шлема передалось на 
мои виски. Он сообщил по радио:
 — О'кэй, Джин, жду, когда ты будешь готов.
 Послышался раздраженный голос Кардера:
 — Сегодня летит Бриджмэн. Ведь вам же говорили об этом вчера.
 — О, новая звезда, — раздался разочарованный голос сопровождающего. — Дайте 
знать, когда будете готовы.
 Я был готов как никогда. Сделав рукой круг, я подал знак, и механики включили 
аэродромное питание. Послышался протестующий стон двигателя, и он заработал. 
Теперь некуда отступать. Через минуту я испытаю то, к чему готовился в течение 
трех месяцев. Приборы показывали, что двигатель работает нормально. Хотя голова 
и плечи мои не были защищены от ветра, я уже не ощущал холода, а ладони даже 
повлажнели.
 Хорошо. Теперь можно закрывать фонарь. Я подал знак, и Ильтнер с двумя 
механиками мгновенно оказались на стремянках. Втроем они закрыли фонарь над 
моей головой. Теперь, когда он закрылся, я мог выбраться из кабины в полете 
единственным путем — потянуть за рычаг у ног и отделить таким образом всю 
носовую часть самолета. Закрывая фонарь, Ильтнер первым пожелал мне удачи, хотя 
и не слишком твердым голосом.
 — Благополучного полета! — донеслось до меня сквозь шум двигателя. — Только, 
тьфу-тьфу, доставьте самолет обратно… Ведь он дает нам семь долларов ежедневно!
 Доставьте самолет обратно! Внизу механики бросились по сторонам искать укрытия 
за грузовиками и легковыми автомашинами. «Скайрокет» и я предоставлены самим 
себе.


* * *

 Ну что ж, начнем. Довожу обороты двигателя до максимума, то есть до 12 000 в 
минуту. Самолет слегка вибрирует. Температура газов за турбиной 543°С, зеленая 
стрелка топливного манометра колеблется возле одной атмосферы, давление масла 
немногим более трех. Температура подшипника № 1-32°С; № 2 — 84°; № 3-100°. 
Проверяю давление в гидросистеме, сигнальные пожарные лампочки и генератор. Все 
исправно!
 За небольшим прозрачным щитком у правой ноги находится рычаг аварийного сброса 
кабины — на случай, если придется покинуть самолет. Когда щиток открывается, 
загорается красная лампочка. Это значит, что, потянув за рычаг, можно надеяться 
на благополучное отделение. Я протягиваю руку книзу и открываю щиток — красная 
лампочка горит. Так, пороховые заряды на месте. Это устройство не относится к 
успокоительным средствам, но я слишком занят, чтобы сейчас задумываться над 
этим. Главный переключатель стартовых ракет находится в положении «Выключено». 
Показания всех термометров в пределах нормы. Настало время действовать!
 Самолет плавно выруливает. Теперь я в его власти. Обращаюсь к сопровождающему 
на F-86:
 — Начинаю рулить!
 Мой голос прозвучал излишне громко, хотя я старался говорить нормально. Каждый 
нерв напряжен. Всем своим существом я пытаюсь уловить малейшее изменение в шуме,
 в равновесии, в вибрации, боюсь пропустить момент включения какой-либо одной 
из сигнальных лампочек, которые автоматически загорятся на приборной доске, 
если вспыхнет пожар или откажет какой-либо агрегат.
 Итак, началось. Надейся на удачу — она необходима. В этом полете у 
непредвиденного больше преимуществ, чем у меня, и я жду, что же произойдет. 
Позади уже более полутора километров взлетной дорожки, а скорость самолета еще 
не достигла ста шестидесяти километров в час. 100, 110, наконец, — 160! Зажигаю 
две первые стартовые ракеты. Секунда — толчок в спину, еще толчок, когда 
зажигаются остальные ракеты. По дну озера с громовым шумом несется самолет со 
скоростью 250 километров в час. Настало время отделить носовое колесо от земли… 
Но самолет не отрывается