спытаний фирмы Дуглас, и сегодня 
я впервые увидел его на базе. Присутствие Хоскинсона придавало особенную 
солидность собравшейся в это утро компании. Он и Кардер наблюдали за тем, как я 
надевал летное снаряжение, но продолжали беседовать, используя редкие минуты 
свободного времени для деловых разговоров.
 Кое-как я забрался в комбинезон. Большой защитный летный шлем был холоден, как 
внутренняя сторона дверцы холодильника. Я проверил кислородную маску на утечку 
и осмотрел парашют. Все было в порядке. Затем просмотрел пачку летных бланков, 
закрепленных на наколенном планшете, -и там все было в порядке. Куда же девать 
оставшееся время?
 Ожидая вызова Кардера, я уселся за шкафами в пустой комнате аэродинамиков и 
стал читать какую-то газету. Посредине комнаты без окон стояла электрическая 
печка, тщетно пытавшаяся согреть помещение. Я закутался в свою морскую меховую 
куртку и съежился на неудобном металлическом стуле. Из соседней комнаты через 
открытую дверь глухо доносились голоса Соренсона, Бриггса и Кардера.
 — Вы готовы? — спросил Кардер, появившись в дверях. И движение началось. Люди 
с трудом отрывались от разбросанных кое-где по ангару электрических печек и 
выходили на улицу, где все ярче разгорался холодный рассвет пустыни.
 Кардер посмотрел на часы:
 — Солнце взойдет через тридцать минут.
 Мы направились к радиоавтомобилю, а остальные — к своим автомашинам. Вслед за 
нами приготовились ехать наши шефы — Хоскинсон и Берт Фоулдс, а в нашей машине 
на заднем сиденье уселся Джин Мей. Повидимому, начальство заинтересовалось 
полетом, и я испытывал острое чувство неловкости. Куда проще было бы совершить 
первый полет без свидетелей. Почему так получается, что летчику не дано 
страдать без зрителей? Рядом с ним всегда оказывается нянюшка, или второй пилот,
 или аудитория, для которой нужно разыгрывать комедию. Только создателям нового 
— ученым — дана привилегия уединения: труженики-одиночки, они наедине с собой 
начинают и заканчивают свои открытия.
 Мы начали пятнадцатиминутный путь по взлетной полосе. Розовая полоска на краю 
темно-голубого неба постепенно расширялась. Радиоавтомобиль остановился у 
небольшого аэродромного здания военно-воздушных сил, и дежурный офицер получил 
разрешение на полет.
 Видимо, я выпил слишком много черного кофе, где-то в глубине желудка 
притаилась боль, а сердце билось быстрее обычного, и я слышал собственное 
дыхание. Любопытная вещь — казалось, душа моя могла отделиться от тела и словно 
со стороны наблюдать за странными реакциями, возникающими как будто независимо 
от разума. В это утро разум мой был крайне напряжен, но был не в состоянии 
управлять моими чувствами. Никто не разговаривал. Кардер отдавал распоряжения в 
микрофон. Мы приближались к «Скайрокету», и мимо нас проносилось мрачное в 
предрассветных сумерках озеро.
 Вот и самолет! В полутора километрах от нас на высохшем глинистом дне гордо 
возвышался «Скайрокет», как большая белая бомба. Созданный руками людей, он 
стоял один, чуждый всему окружающему. Вблизи не было ни ангаров, ни других 
построек. Резко выделяясь на фоне плоского дна озера и далеких гор, самолет 
словно приготовился к прыжку. В это утро «Скайрокет» внушал мне не меньший ужас,
 чем операционный стол и электрический стул, и хотя я не в первый раз видел его 
на рассвете перед полетом, душа моя наполнилась каким-то болезненным 
очарованием. Я словно впервые увидел «Скайрокет» и не мог отвести глаз от 
самолета, с каждой секундой выраставшего впереди.
 Я смутно слышал, что кто-то обращается ко мне, но не мог оторвать глаз от 
самолета. С желудком по-прежнему творилось что-то неприятное. Чудовищным 
усилием воли я заставил себя обрести обычное спокойствие и хладнокровие. Не 
нужно смотреть на самолет. Легче всего в таких случаях отвлекают незамысловатые 
шуточки. Бриггс и Осборн помогли мне, начав непринужденный разговор.
 Кардер остановил машину в двадцати метрах от самолета. Механики, укрывшиеся от 
пронизывающего ветра за автомашинами, неохотно вышли навстречу. Мак-Немар, 
прищурясь, посмотрел в нашу сторону, поднялся на ноги и поспешил к нам.
 Кардер опустил боковое стекло, и в машину ворвался холодный воздух.
 — К полету все готово? — спросил он Мак-Немара.
 Старший механик всунул голову в машину. На мгновение он остановил взгляд на 
мне, кивнул и сказал: «Доброе утро», — а затем ответил Кардеру:
 — Так точно, самолет будет готов к полету, как только Ильтнер выберется из 
кабины.
 В это время голова инспектора Ильтнера то поднималась, то опускалась в кабине, 
когда он, подсвечивая электрическим фонариком, проверял оборудование.
 Пришел мой черед. Я неловко подобрал снаряжение, Бриггс помог мне надеть 
парашют. Со дна озера холод полз вверх по ногам, а ветер дул в затылок с такой 
силой, что я себя чувствовал, как под струей ледяной воды. Кардер стоял рядом 
со мной.
 — Вы не хотите перед полетом побеседовать с Джином?
 — Нет.
 В этот момент моим единственным желанием было забраться в самолет и укрыться 
там от ветра. Механики вышли из-за машин и приветствовали меня коротким «Доброе 
утро». На востоке, над горами, небо играло желтыми и оранжевыми красками. 
Наступал день. Теперь солнце начнет быстро взбираться по неровной кромке 
восточной цепи гор.
 — У нас все в порядке, — объявил Мак-Немар, предоставляя «Скайрокет» в наше 
распоряжение.
 Один из механиков пошутил:
 — Он весь к вашим услугам!
 Я привычно — ведь сколько пришлось это проделывать во время