комнате рядом встал на ребро рояль. Большое чёрное распятие с белым Христом, 
подброшенное взрывом, зацепилось за оголившуюся железную балку перекрытия 
многоэтажного дома и с жалобным скрипом раскачивается. Совсем как скорбный 
памятник над общей могилой.

Лётчики, осторожно ступая по хрустящему под ногами битому стеклу, перешагивая 
через закопчённые кирпичи, искорёженные куски железа, обгорелые остатки оконных 
рам и мебели, вышли из злополучного квартала на залитый солнцем проспект. Прямо 
на тротуаре стояла уцелевшая широкая кровать. На ней спали женщина с ребёнком. 
В тени деревьев, положив под головы узелки, приютились люди, недоспавшие ночью. 
На кострах что-то варили в подвешенных к треногам вёдрах и котелках.

Мадридцы то и дело поглядывали на небо. Оно было бездонно-синим, чистым, без 
единого облачка. Самая что ни на есть лётная погода. В любую минуту могли 
появиться нежданные гости. И действительно, в полдень показались в вышине 
чёрные крестики. Они, снижаясь, всё увеличивались в размерах, принимая 
очертания бомбардировщиков.

По улицам с надрывным воем промчались мотоциклы с сиренами. Тревога!

Побежали женщины, прижимая к себе детей. Мужчины и подражающие им подростки, 
стараясь не спешить, направились в убежище – не к лицу испанцу показывать страх.


Зашли в подворотню большого дома и лётчики. В наступившей тишине слышен был 
прерывистый вой моторов «юнкерсов».

Глухо ухнул взрыв. За ним другой, третий. Пламя вырвалось из разбитых окон дома,
 наискосок через улицу, и тотчас же раздался отчаянный хриплый крик:

– Чикита миа! (Моя маленькая девочка!)

Женщина в отчаянии металась то туда, то сюда по пустынной улице и кричала, 
показывая рукой на верхние окна горящего дома.

– Что с ней? – спросил у переводчика советский лётчик.

– Её девочка осталась одна в квартире. На третьем этаже!

Шухов выскочил из убежища и ринулся в пожар. Всё произошло так стремительно, 
что товарищи не успели даже его удержать.

Прошло, наверное, не более двух-трёх минут, но всем показалось, что очень много 
времени Шухов не возвращался. Вот наконец он появился в дверях горящего дома с 
ребёнком на руках, пошатываясь, шагнул на тротуар и остановился. Почему же он 
не отдаёт девочку матери, почему медлит?

Да потому, что девочка уже мертва.

Потом не раз Шухов вспоминал лицо этой крохотной девчушки со струйками крови в 
уголках рта, полные горя и ужаса глаза её молодой матери, и это заставляло его 
сжимать кулаки, стискивать зубы…

– На каком самолете вы предпочитаете сражаться? – спросил Шухова полковник на 
аэродроме Лос-Алькарес.

– Конечно, на «И-16». Только на истребителе! – ответил лётчик.

– А с «эр пятым» знакомы?

– Знаю как свои пять пальцев. Других учил летать на нём!

– Вот и хорошо! Принимайте «эр пятый»!

– Дайте мне истребитель! Я хочу бить фашистов, а не ходить в разведку!

– Без разведки не бывает сражений! А уничтожать фашистов будете, обязательно 
будете и бомбить их и штурмовать. Потом, все истребители уже закреплены. Может 
быть, хотите ждать прибытия новой партии?

Конечно, Шухов этого не хотел.

Невесёлый, он пошёл к самолёту.

– Камарада Хосе авиадоре! – сказал он, протягивая руку маленькому механику. – 
Буэнос диаз! (Добрый день!)

– Товарищ Карлос! Механико! – по-русски ответил испанец.

В первый проверочный полёт над аэродромом Хосе взял с собой Карлоса. Когда