драгунскую саблю и приветственно помахала ею. Лётчики, смеясь, отдали честь 
воинственной красавице.




Аэродромом служило зелёное поле у старинного замка, принадлежавшего сбежавшему 
маркизу. Стены его полутёмных залов были увешаны портретами предков хозяина, 
щитами, алебардами, охотничьими трофеями – кабаньими мордами и оленьими рогами. 
Новые хозяева замка использовали ветвистые рога как вешалки. На них болтались 
кепки, кожаные куртки, грязные комбинезоны.

Самолёты собирали, забыв про отдых и сон. Вместе с советскими специалистами 
трудились испанские механики, в ходе работы знакомясь с новыми для них машинами.


Через четыре дня на аэродроме выстроились советские самолёты.

Это были двукрылые истребители «И-15», с тупой, несколько вздёрнутой передней 
частью фюзеляжа, «И-16», с одной парой коротких широких крыльев.

Испанцы любят меткие прозвища. Тупорылые «И-15» сразу назвали «чатос», что 
значит «курносые». Короткокрылые «И-16» окрестили «москас» – «мошки». Эти 
прозвища привились, и всю войну, где бы в Испании ни появлялись наши «ястребки»,
 их любовно называли «чатос» и «москас».




В конце шеренги стоял похожий на стрекозу «Р-5». Ему очень обрадовался Дуглас. 
Самолёт-разведчик нужен был до зарезу, ведь на истребителе далеко не улетишь.

С простым, не капризным «Р-5» быстро освоился его новый бортмеханик – Карлос. 
Этого невысокого роста, худущего молодого человека отличали от школьника 
старших классов, за которого его можно было принять, лишь замасленный синий 
комбинезон, который он никогда не снимал, чуть ли не спал в нём, да заскорузлые 
руки, все в ссадинах и царапинах.

Карлос настолько увлёкся самолётом, что не ходил домой ночевать и спал под его 
крылом. Всё время он то копался в моторе, то нырял под шасси, что-то смазывал, 
подтягивал, подвинчивал, громко призывая на помощь поочерёдно то святую деву 
Марию, то самого «дьяболо». Однажды в полночь он всполошил весь аэродром, 
запустив мотор, в котором, как ему почудилось, что-то не ладилось.

К самолёту прибежал советский техник. Карлос спрыгнул на землю и удовлетворённо 
закричал:

– Порррьядокс!

Он любил козырнуть русским словом и знал их уже немало.

Утром пятого дня сборки на аэродроме появилась старушка. Боец, охранявший 
ворота, её знал и беспрепятственно пропустил. Старушка в одной руке весла 
узелок, а другой опиралась на палку. С трудом передвигая скрюченные ревматизмом 
ноги, она ковыляла среди самолётов и негромко звала:

– Карлос! Карлос!

Механик бросился ей навстречу:

– Мамита!

Слёзы потекли по смуглым лицам – молодому, выпачканному машинным маслом, и 
старому, чисто отмытому, морщинистому.

Их окружили товарищи. Оказывается, мать Карлоса, обеспокоенная его долгим 
отсутствием, пришла искать сына. Они пошептались, а потом Карлос стал угощать 
всех, кто работал вблизи, вином из объёмистой баклажки, которую принесла в 
узелке его мамита. Он поднял её на крыло своей машины, и старушка неожиданно 
вскинула руку со сжатым кулаком в интернациональном революционном приветствии. 
Все дружно ответили ей тем же жестом. Потом старушка перекрестила сына, 
благословила его, что-то пошептала и, перекрестив самолёт, ушла…

В солнечное утро аэродром стал похожим на пчелиный улей, и казалось, в небе 
реют не боевые самолёты, а весёлые золотистые пчёлы, наполняя воздух 
однообразным жужжанием. То и дело взлетали и приземлялись «чатос» и «москас». 
Их опробовали после сборки советские лётчики. Они же, став на время 
инструкторами, помогали овладеть новыми машинами добровольцам из других стран.

Только «Р-5» стоял пока на земле, что очень расстраивало Карлоса.