«…Раньше, до Советской власти, в наших головах было темно, как в большую ночь 
зимой, когда нет солнца. Мы все видим, что стали другими. Лучше охотимся, лучше 
живём. Мы теперь ходим в баню, чисто моем посуду, умеем печь хлеб. Нам 
понравилось носить нижнее бельё, и мы его стираем. У нас есть европейское 
платье, и, когда не холодно, мы его носим. Мы уже не инородцы, как называли нас 
до революции. Теперь мы – граждане, как все, кто живёт и хорошо работает на 
советской земле».




В день нашего прилёта стояла нормальная для этих мест зимняя погода – сорок 
градусов холода. Было ясно, но когда я шагал по посёлку, то заметил, что начала 
играть тонкая позёмка. Над стылой землёй поднимались низкие снежные смерчи. Это 
верный предшественник пурги. И на самом деле, вскоре разразилась злейшая пурга, 
сухая и морозная. Она застала меня в гостях у чукотской семьи. Мы находились не 
в дымной тёмной яранге – шалаше из звериных шкур, а в новеньком деревянном, 
просторном доме, даже с «городской» – правда, самодельной – мебелью: столом, 
скамейками, не то нарами, не то широкой деревянной кроватью, заваленной 
оленьими шкурами.

В доме было так жарко натоплено, что его обитатели ходили полуголыми. Я тоже 
остался в одной нижней рубашке. При свете керосиновой ларцы блестели смуглые 
мускулистые тела двух мальчишек, черноголовых, с чуть раскосыми тёмными глазами.
 Это были внуки знаменитого по всему побережью охотника за морским зверем 
Тымнатуге. Старшему – Ване – было четырнадцать лет. Его брату – Мише – 
двенадцать. У всех юных чукчей русские имена.

Мы ели варёную оленину. Запивали её бесчисленными кружками крепчайшего чая и 
беседовали под рёв пурги за бревенчатыми степами. Вернее, я отвечал на вопросы, 
сыпавшиеся один за другим. Больше всех спрашивали Ваня и Миша.

Эти ребята, знакомые с самым современным видом транспорта – самолётом, очень 
смутно представляли себе паровоз, не понимали, какая сила двигает вперёд 
автомобиль, и не знали, что такое троллейбус. Их интересовало буквально всё: и 
какая охота в Москве (?!), и в каких огромных каменных зданиях учатся школьники 
столицы… Они видели Кремль на экране кинопередвижки у соседей-зимовщиков, и 
теперь мой тёзка допытывался:

– Говорят, что часы на Спасской башне за сто километров видать даже с самолёта. 
А стрелку их один человек не поднимет. Правда это?

– Правда, ребята. Но только поближе… Я сам не раз низко летал над Красной 
площадью и хорошо видел стрелки часов. Время не успевал разглядеть, некогда 
было, боялся, как бы не задеть крышу какого-нибудь высокого здания.

Не один час тянулся вечер вопросов и ответов, пока я не услышал о том, что мой 
«М-10-94» находится здесь, неподалёку. Хозяева мои из вежливости молчали. К 
тому же всем захотелось спать. Первыми улеглись Ваня и Миша, за ними и взрослые.


Но мне не спалось. Было жарко и нестерпимо душно. Я ворочался на груде оленьих 
шкур, которые мне постелили на ночь, и думал о своём самолёте, и вспоминал 
рассказ Флегонта Бассейна о его полёте на остров Врангеля.




Рассказ бортмеханика


– Прилетели мы с Фарихом, Петровым и Ивановым на мыс Северный, то есть Шмидта, 
заправились, отдохнули и тронулись дальше. Погода стоит хорошая, а какая на 
острове, не знаем. Радиосвязи с Врангелем нет. Радиста мы только везём туда, – 
рассказывал Бассейн.

Погода в Арктике коварна и изменчива. Лётчик, отправляясь в полёт, никогда не 
знает, что ждёт его впереди, через какие-нибудь сто километров, – солнце или 
пурга, будет хорошая видимость или непроницаемый туман закроет всё внизу. Так 
было и на этот раз. Вскоре Фарих повёл «М-10-94» по компасу – над облаками, 
низко ползшими над водой, льдами и землёй. Тщетно он пытался найти «окно» в 
серой облачной пелене. Пилот хотел уже вернуться обратно на мыс Северный, как 
до его плеча дотронулся Бассейн, потянулся к уху и крикнул:

– Земля под нами видна!

Фарих сделал крутой разворот – и верно: в узкую щель между облаками он увидел 
долину, окружённую невысокими горами. Стал снижаться под облака, но испугался – 
можно напороться на гору. Поднялся выше – и снова земля скрылась из виду. Нырял