флаги, играл оркестр, произносили речи.

Через несколько дней на борту самолёта написали аэрофлотский номер – «М-10-94», 
загрузили его мешками с письмами и отправили в первый рейс в Харьков…

Этот самолёт нёс «небесную службу» на редкость долго, и судьба его тесно 
переплелась с жизненными путями – моим собственным и хороших моих друзей. То, 
что происходило с ним без моего участия, рассказали мне товарищи.




В отряде особого назначения


– Итак, вы зачислены в отряд «самоубийц», – смеясь, сказали мне в редакции 
газеты «Правда».

– Риск – благородное дело! – улыбаясь, ответил я. – Волков бояться – в лес не 
ходить!

В каждой шутке есть доля правды. Совсем не случайно лётный отряд особого 
назначения назвали отрядом «самоубийц».

В начале тридцатых годов самолёты поднимались в небо главным образом в почти 
безветренные, ясные дни, когда с высоты отчётливо видно, что делается внизу. 
Лётчики больше ждали на земле хорошей погоды, чем летали. В тёмные часы суток 
старались не летать. Только смельчаки отваживались на ночные полёты. Правда, их 
с каждым днём становилось все больше. Советские лётчики начинали борьбу за то, 
чтобы сделать нашу авиацию всепогодной, не зависящей от времени суток. Но 
всё-таки мало кто решался отправляться в рейс, когда над землёй стелется туман, 
или дует сильный ветер, или падает снег. Лётчики же особого отряда должны были 
это делать.

Читателю газеты всё равно, какая на дворе погода – идёт проливной дождь или 
вихрем кружат снежинки, сияет солнце или стоит такой густой туман, что не видно 
пальцев на вытянутой руке. Подписчик должен получать свою газету по утрам.

Чтобы жители не только Москвы, но и Ленинграда, и Харькова, бывшего тогда 
столицей Советской Украины (потом уже она была переведена в Киев), получали в 
одно и то же утро свежий номер «Правды», и был создан наш отряд.

Доставлять по воздуху в другие города пачки отпечатанных газет трудно и 
невыгодно. Куда проще – перебросить самолётом небольшой футляр с матрицами. 
Когда страница газеты набрана и свёрстана, то есть расставлены по местам все 
заметки, статьи, заголовки, рисунки, фотографии, на специальной станке под 
высоким давлением с неё снимают копию на мокрый картон. Это и есть матрица. 
Картон быстро высыхает, на нём оттиснулась каждая буква, каждая запятая.

Матрица, можно сказать, фотонегатив газеты, с которого можно напечатать сколько 
угодно снимков. Для этого в любой типографии надо отлить с матрицы 
металлический оттиск, так называемый стереотип, и поставить его на вал печатной 
машины. На это уходит полчаса. Для быстрой переброски матриц в большие города 
страны и была призвана на помощь авиация.

– Эта лётная группа не зря будет называться отрядом особого назначения, – 
сказал, напутствуя нас, начальник Гражданского воздушного флота. – Отряду 
поручается ответственная, имеющая большое политическое значение, работа. 
Доставлять матрицы центрального органа нашей партии в крупнейшие города страны 
– почётное задание. Его надо выполнять безупречно. Не должно быть ни одного 
случая, чтобы по вине лётчика целый город остался без газеты или получил её с 
опозданием. Отряд должен стать показательным и летать круглый год днём и ночью. 
Кто боится, не умеет летать в любую погоду, тот пусть лучше уходит сразу.

Я был тогда молодым лётчиком и не очень ещё умел летать по приборам, не видя 
землю. Слушая начальника, я подумал: не отказаться ли мне? Но ведь он сказал: 
«Кто боится, тот пусть уходит сразу». Нет, я не трус, я не боюсь, а опыта, в 
конце концов, наберусь. Я откровенно поделился своими сомнениями с начальником.

– Ты же летал в трудных условиях, открывал линию на Сахалин, – успокоил он меня.
 – Справишься и здесь!

На Центральном аэродроме, там, где теперь выстроен главный воздушный вокзал 
столицы, стояли тринадцать самолётов нашего отряда. Это были старые машины 
разных типов и среди них – новенький, зелёно-голубой «Р-5».

Здорово повезло. Самолёт с бортовым номером «М-10-94» выделили мне для полётов 
с матрицами. Эта счастливая машина сыграла потом большую роль в моей жизни.