Бортмеханика прикрепили ко мне молодого, франтоватого, в новенькой кожаной 
куртке, фуражке с лётным «крабом» и щегольских ботинках с ярко-жёлтыми крагами. 
Звали его Николаем Ласточкиным.

Утром я предупредил Ласточкина, чтобы он тщательно проверил самолёт. Вечером 
опробуем его в воздухе.

Весь день механик с мотористом трудились на машине. Я ходил вокруг «Р-5», 
любовался им. Уже на земле я полюбил его. Наконец Ласточкин сказал: – Через 
десять минут полетим!

«М-10-94» легко взмыл в воздух. Я обратил внимание, как быстро машина набирала 
высоту. За несколько минут я достиг на ней две тысячи метров высоты. Самолёт 
отлично вёл себя в воздухе, развивал большую скорость.

Я вдоволь покувыркался в небе, делал глубокие виражи, «мёртвые петли» и, 
довольный, посадил переоборудованный из военного в гражданский самолёт на 
аэродром, подрулил на стоянку. Подошёл инженер отряда. Спросил:

– Ну как? Всё в порядке?

– Самолёт ведёт себя прекрасно. Можно идти в рейс, – ответил я.

Бортмеханик гордо заявил инженеру:

– Отрегулирован самолёт отлично, на ручку не давит, на крыло не валит!

Я вскинул глаза на механика и подумал: «Откуда он знает, что не давит?»

В это время инженер обошёл вокруг машины и вдруг остановился, удивлённо 
посмотрел на меня, потом на механика:

– А почему правый элерон болтается? Почему он, как тряпка, повис? – повысил 
голос инженер.

Он подлез под крыло, тут же выскочил обратно и сквозь зубы процедил:

– Управление проверял?

– Так точно. И все ролики смазал, – дрожащим голосом ответил механик.

– А почему не законтрил концы тросов управления? Судить тебя за такие дела 
надо!

– Я доверился мотористу, – пролепетал Ласточкин.

– Проверять надо! – закричал инженер. – Доложу командиру. Ласточкина придётся 
уволить.

– На первый раз дайте ему выговор, а там видно будет, – попросил я.

На другой день я получил задание – в два часа ночи вылететь в Ленинград с 
матрицами. Ещё раз проверил по карте курс. Механику велел взять с собой 
карманный фонарик для освещения приборов на случай, если погаснет свет в кабине.


– А мы и без приборов долетим, я запомнил дорогу как свои пять пальцев. Точно 
по курсу проведу, – ответил Ласточкин.

Вылетели по расписанию. Небо закрыто густыми облаками. На земле пасмурно. 
Набрал над аэродромом четыреста метров и поставил самолёт на курс. На тёмном 
фоне земли отдельными островками разбросаны электрические огни. Разобраться, 
над каким районом летишь, трудно. Дальше пошёл тёмный лес.

Настроение, прямо скажу, невесёлое: остановись мотор, куда сядешь в такой 
темноте? Лечу уже двадцать пять минут, никакой железной дороги не вижу. Вдруг 
по приборной доске пробежал ярким пятном луч света. Оборачиваюсь и вижу – 
бортмеханик светит карманным фонариком то за один борт машины, то за другой.

Неужели с управлением что-то случилось?

Пошевелил руками и ногами – всё в порядке: рули действуют.

Что тревожит Ласточкина? Вскоре свет фонарика потускнел – видимо, ослабла 
батарейка. Я жестом показал, чтобы механик прислонил к уху переговорную трубку, 
спрашиваю:

– Что случилось?