Водопьянов прибыл и ввиду плохой погоды вылетит обратно завтра.

Верещагинцы перепутали и отправили радиограмму в Хабаровск. Тем временем в 
Александровске поднялась паника. Утром я, ничего не зная, спокойно вылетаю из 
Верещагина.

Повторилась та же история: сначала погода хорошая, но с полпути – мокрый 
снегопад. На крыльях стал намерзать лёд.

По берегу идти нельзя – облачность его почти закрывает. Морем тоже идти плохо – 
всё сливается в общий фон. Пришлось ориентироваться по плавающим льдинам, ещё 
не отошедшим далеко от берега. Всё это изрядно меня задержало.

В это время в Александровске люди тревожно обменивались догадками. Воображение 
рисовало им жуткие картины: Водопьянов разбился… самолёт сгорел…

Всю ночь, которую я спокойно провёл в Верещагине, и полдня, когда я крутился 
над льдинами, на аэродроме дежурили члены «сапожной комиссии». Они поддерживали 
огонь в кострах, надеясь, что я ещё прилечу.

В середине дня окоченевшие люди грелись у костра и уже толковали о том, что 
надо посылать на розыски экспедицию.

Вдруг они услышали шум мотора…

Встретили меня очень радостно. Ещё бы: благополучно прилетел да ещё сапоги 
привёз!

В Александровске с сапожным вопросом было покончено, но лично мне ещё пришлось 
им заниматься.

Возвращаюсь в Хабаровск. Начальник линии встречает меня словами:

– В Верещагино летал?

– Летал. По вашему разрешению.

– Никакого разрешения я не давал.

Я изумился:

– С вами же говорил председатель исполкома!

– Первый раз слышу.

Начальник рассказал мне, как он беспокоился, получив мою радиограмму из 
Верещагина.

– Разве можно было идти в такой рискованный полёт? – ругал он меня.

– Зато мы выручили из беды целую экспедицию! – ответил я, а сам думаю: ловко 
меня эта «сапожная комиссия» провела! Оказывается, они и не думали с 
начальником разговаривать.




Не предусмотрено расписанием


…Как-то в комнате отдыха пилотов Хабаровского аэропорта речь зашла о полётах 
без разрешения, о не предусмотренных расписанием рейсах, совершать которые 
лётчики не имели права, но отказаться тоже, по ряду причин, не могли.

– Кому не довелось летать без дозволения начальства! – сказал молодой, но уже 
известный на Дальнем Востоке лётчик Маслов. – Был и у меня один такой случай, и 
тоже на Сахалине. Маслов после окончания лётной школы был направлен работать на 
почтовую линию Хабаровск – Сахалин. На своём: маленьком самолёте он доставлял 
газеты, письма, срочные посылки и в редких случаях пассажиров.

Конечным пунктом его маршрута была Оха. Зимой там аэродромом служил лёд 
замёрзшей лагуны. От ледового аэродрома до посёлка – километра три. Обычно 
Маслова отвозил к самолёту на своих собаках мальчик-нивх, который называл себя 
Петькой. Этот юный любитель авиации очень подружился с молодым лётчиком. Маслов 
раза два поднимал его в воздух, и Петька был по-мальчишески горячо влюблён в 
«своего» лётчика. Заслышит отдалённый гул мотора и быстро запрягает свою тройку 
собак в парты, чтобы мчаться встречать «крылатого друга».

Однажды весной, когда началось необычно быстрое для этих мест таянье снегов, 
Маслов собрался в последний полёт на лыжах. Он должен был взять в