|
Вдруг раздаётся сильнейший удар по пилотской кабине. Как будто тяжеленной
кувалдой стукнуло. Что это такое? Кто совершил нападение на наш самолёт?
Машина накренилась вправо, задымил один мотор. Чтобы не загореться, я выключил
все моторы. С трёхсот метров падать недолго. Вот уже подо мной деревня, овраг,
пахотное поле… С большим трудом, увернувшись от домов и оврага, я опустился на
поле.
Выскакиваю из кабины, бегу к моторам, смотрю – нет пропеллера.
Детально осмотрев пилотскую кабину, мы с бортмехаником установили такую картину.
Пропеллер оторвался в воздухе вместе с носком вала. Продолжая вращаться, он
прилетел к нам в пилотскую кабину «попрощаться», разбил стекло, оторвал часть
обшивки и упал вниз.
Скоро деревенские ребятишки принесли нам виновника всех этих бедствий – они
нашли пропеллер в километре от места посадки.
Долго мы ломали голову над тем, отчего это могло получиться. Но ничего понять
не могли. Решили, что вал просто не выдержал нагрузки.
Комиссия, приехавшая на место аварии, подтвердила наш вывод.
Меня премировали за то, что я не растерялся и спас самолёт.
Предусмотреть всё, что может с тобой случиться в воздухе, очень трудно. Поэтому,
как бы хорошо ни вела себя машина, лётчик не имеет права ни на секунду
ослаблять внимание. Меня в этом убедил не один случай.
Однажды я летел из Казани в Свердловск с пассажирами и заметил, что манометр
правого мотора перестал показывать давление масла.
– Что случилось? – спрашиваю бортмеханика.
Он и сам почувствовал неладное и осмотрел мотор, хотя в полёте это сделать
нелегко. Оказалось – лопнула масляная трубка и в баке не осталось ни капли
масла.
Вижу, дело плохо. Без масла того и жди, что мотор сгорит. Надо садиться, и
немедля. А где сесть? Внизу поле как будто ровное. По тому, как идёт дым из
трубы какой-то избёнки, определил направление ветра. Пошёл на посадку. Земли
коснулся хорошо. Самолёт катится ровно. Только я подумал, что всё в порядке,
как чувствую – кренит направо: спустила правая покрышка. Обод колеса зарылся в
землю. Под левое крыло поддуло – самолёт стал на нос и загорелся.
Я приказал механику позаботиться о пассажирах, а сам бросился к огнетушителям.
Не прошло и минуты, как в пассажирской кабине никого не осталось. Огонь уже
охватил крылья. Стало жарко.
Я отступил в пассажирскую кабину. Огонь догнал меня и там. Загорелись передние
кресла. Смотрю, на креслах валяются брошенные пассажирами портфели, на полу –
чемоданы, мешки с почтой. Надо спасать!
Ногой я разбил окно и начал выбрасывать вещи. Огонь наступает, а я отступаю, но
стараюсь ему ничего не оставить.
Не знаю, сколько времена я так «поработал», только слышу – кричат:
– Спасайся! Сейчас начнут рваться бензиновые баки! Этого я как раз не боялся.
Баки были алюминиевые – они быстро прогорали, вернее – плавились, но не рвались.
Я продолжал работать, выбросил даже кожаные подушки с четырёх кресел.
На земле народ не успокаивался. Мне кричали:
– Прыгай скорее! Сейчас самолёт рухнет!
Минуты через две после того, как я очутился на земле, самолёт рухнул. Он сгорел
весь, хотя и был металлический.
Много я пережил, перечувствовал после этой аварии.
Ночью я бродил вокруг места, где сгорел мой самолёт, и всё думал: что же
|
|