я пропал!

Впереди показалось много огней. Что, если это Москва? Вот будет радость-то!

Подлетаю ближе – нет сомнения, это Москва. Правда, я её никогда ночью сверху не 
видел, но вот на реке отблески электрических огней. Вот стадион, вот Академия 
воздушного флота… Но почему я так быстро пролетел столицу? Тут я спохватился и 
понял, что это никакая не Москва, а всего только Богородск. За Москву-реку я 
принял Клязьму, за академию – какую-то большую фабрику.

Лечу дальше. Осталось сорок километров. Облачность всё ниже и ниже. Впереди 
показался свет. Потом всё скрылось. Я попал в нависший козырёк облаков. Лечу 
уже на высоте сто метров, снижаю самолёт ещё.

Вдруг как бы рассвело: я вылетел из облаков, и передо мной заиграло море света. 
Вот это настоящая Москва!

Но тут новая печаль: кругом много радиомачт, а я лечу ниже их, могу напороться. 
И решил я не рисковать, а направить самолёт прямо к центру города – там высоких 
мачт нет. Москву я знал хорошо. Найду, думаю, Тверскую, по ней прилечу на 
Ходынку.

Прилетел в центр. Кручусь над крышами, пытаюсь узнать какую-нибудь улицу. Но 
это не так-то легко. Всё мелькает: не успеешь оглядеться, как пролетел. Видны 
площади, трамваи, но определить место, где находишься, невозможно.

Наконец минут через пятнадцать я увидел Сухареву башню. Ура! Теперь уж я найду! 
Полечу сначала по Садовой, поверну на Тверскую, а она приведёт меня прямёхонько 
на аэродром.

Сделал круг, полетел по Садовой, повернул на Тверскую, увидел вокзал – скоро 
должен показаться аэродром. Но это оказался не Белорусский вокзал, а Курский. Я 
попал в противоположную сторону!

Вернулся к башне, на этот раз сделал два круга и… опять попал на Курский вокзал.
 В третий раз я и Сухаревой башни не нашёл.

Что делать, как найти аэродром? Я рассчитывал на его огни, но в Москве везде 
море света. Теперь я в нём заблудился так же, как раньше в темноте. Летаю ещё 
десять минут, двадцать… Наконец вижу Москву-реку. Полетел над ней, заметил 
Красную площадь, от неё тянется Тверская, по ней идёт автобус. Пошёл над этой 
улицей и сам себе не верю: а вдруг я опять лечу в обратную сторону и попаду 
вовсе в Замоскворечье!

На этот раз я не ошибся – подо мной белорусский вокзал. Наконец-то я увидел 
прожекторы аэродрома.

– Ну, брат, ты много паники наделал! – встретил меня начальник линии. – Из 
центра звонят, спрашивают, чей это неосвещённый самолёт носится туда-сюда над 
крышами… За то, что ты доставил почту без опоздания, – продолжал он, – надо бы 
тебе объявить благодарность, а за то, что нарушил инструкцию – прилетел ночью 
на дневном самолёте, надо бы объявить выговор. Прямо не знаю, что с тобой 
теперь делать!

Начальство решило смолчать: не благодарить и не ругать.

А я был тогда молод и остался доволен, что дело обошлось без взыскания. Урока 
себе из этого случая я не сделал. Но пришёл день, когда я, уже будучи более 
зрелым лётчиком, о нём вспомнил.

На этот раз дело было на Дальнем Востоке. Летел я с острова Сахалин в Хабаровск 
на дневной машине. По дороге у меня была посадка в Верхнетамбовской.

В моём распоряжении было ещё три часа, чтобы долететь до Хабаровска. По всем 
расчётам, этого времени должно было хватить.

По дороге мне стал мешать встречный ветер. Вскоре он перешёл в ураган. Самолёт 
стал продвигаться всё медленней и медленней. До Хабаровска оставалось уже минут 
двадцать, а тут солнце село. Мне бы надо опуститься засветло и переночевать в 
каком-нибудь селе, да обидно показалось – Хабаровск рядом.

Минут через десять стало совершенно темно. Проклинаю себя, лечу на ощупь, но 
ведь где-нибудь близко должны показаться хабаровские огни! Вскоре я их 
действительно увидел. Подлетаю к городу, ищу посадочные костры, которые 
полагается разводить на берегу реки, а костров нет! Делаю круг, снижаюсь, чтобы 
рассмотреть получше, но только я стал разворачиваться – самолёт ветром унесло 
за город. Стало опять темно. Долго я вертелся, пока обнаружил костры. Но это 
ещё полдела: самолёт у меня на поплавках, садиться нужно было на воду. 
Костры-то я вижу, а что на реке делается, понятия не имею.