Каждый день с «Комсомольского» передавали: «Двадцать сантиметров… двадцать три… 
двадцать восемь…»

Тем временем вместе с морозом надвигался наш новый враг – полярная ночь.

«Как думаете осветить аэродром?» – запрашиваю остров.

«У нас есть дрова только на отопление дома», – отвечают оттуда.

Вот тебе и раз! Не могу же я посадить самолёт на небольшую льдину в темноте! 
Что делать?

Положение создалось очень тревожное. Радист, которому оказали первую помощь, 
лежал в самодельной шине. Если она наложена неудачно, то и кости могут срастись 
неправильно. Гидролог настолько ослабел от цинги, что уже «полёживал», как 
осторожно передавали его товарищи. По всему было видно, что и они сами еле 
держатся на ногах… А на нашей базе сидит врач, готовый оказать нужную помощь, 
лежат ящики с продуктами и витаминами, и мы не можем вылететь, пока не 
«созреет» аэродром!

Тут-то комсомольцы и показали свою выдумку, без которой пришлось бы откладывать 
полёт ещё довольно долго.

В один прекрасный день они сообщили, что льдина приросла на двадцать 
сантиметров сразу. Мы обрадовались.

– Как такое счастье привалило? – спрашиваем у них. – Мороз сильный ударил? 
Небесная канцелярия помогла?

– Не канцелярия, а рационализация… – отвечают с острова. – Мы надумали растить 
льдину сами: поставили помпу с моторчиком и качаем воду из-подо льда. Теперь он 
растёт с двух сторон. Причём сверху вдвое быстрее, чем снизу…

– Молодцы! – ответили им с нашей базы. – А насчёт освещения ничего не 
сообразите?

– Уже надумали! Собрали пустые консервные банки и заправили всяким сборным 
горючим. Там и сало, и масло, и керосин, но это неважно – горит хорошо. Когда 
будете вылетать, расставим банки по краям льдины. Устроим такую иллюминацию, 
что сядете, как днём.

«Ну, видно, с этими ребятами можно иметь дело», – подумал я.

И мы начали готовиться к полёту.

На «Комсомольский» шли две машины. Настал день, когда наши новенькие, мощные и 
красивые самолёты поднялись с базы и взяли курс на далёкий остров. В пути нас 
ожидала новая неприятность. Радист принял такое сообщение с «Комсомольского»:

«Ночью был сильный шторм. На аэродроме появилась большая трещина. Она расколола 
посадочную площадку надвое: одна часть теперь имеет пятьсот метров длины, 
другая – четыреста пятьдесят. На меньшей части ещё оторван угол. Ввиду большого 
риска возвращайтесь обратно. Мы ещё подождём».

Всякий поймёт, легко ли было изменить курс на обратное направление и отменить 
рейс, которого так долго пришлось ожидать. Мой механик даже рассердился:

– Им легко говорить «возвращайтесь»! Каково это оставлять ребят на расправу 
цинге?.. К тому же может выйти ошибка со сращиванием кости… Как тут вернуться?

– А как, по-твоему, сесть? – спросил я. – Вот поломаем обе машины, тогда и 
выйдет, что действительно «сели».

Трудно было взять решение такого вопроса на свою ответственность. Я запросил 
Москву, и мне ответили, что… я должен поступить по своему усмотрению!

Не помню, когда ещё я так мучился. Я был спокоен, что при посадке не убью 
никого из пассажиров, но насчёт машины такой уверенности, конечно, не было. А 
разбить свой самолёт – лётчику острый нож.

Мне представлялись больные цингой молодые зимовщики – и я решил вести машину 
вперёд. Но как только я вспоминал, что мой самолёт, быть может, уже никогда не 
вернётся с этого острова, хотелось повернуть на базу… Но в глубине души я всё 
же надеялся, что удастся сохранить и машину. Решаю продолжать путь до острова – 
покружусь там. С помощью секундомера определю длину полосы. И ветер может 
оказаться не боковой, а лобовой – это сократит пробег самолёта.

Перед глазами встала площадка в Чукотском море, когда спасали челюскинцев, куда 
короче: правда, лётчики садились тогда днём. В крайнем случае, если не удастся 
посадить самолёт, горючего хватит вернуться на базу.