что высота ещё большая, а граница аэродрома уже под крылом. Лёша сбавил 
обороты мотора, но он совсем остановился, и машина камнем пошла вниз.

Мы, наблюдавшие за полётом Силова с аэродрома, очень волновались за жизнь 
товарища. Всем было ясно, что самолёт будет разбит. Примчалась санитарная 
двуколка. Шадрин, нервничая за своего моториста, чертыхался беспрерывно. Однако 
Лёше здорово везло. Каким-то чудом он сумел сесть позади аэродрома на 
мелколесье. Верхушки деревьев смягчили удар, самолёт чуть не развалился, а сам 
незадачливый пилот отделался испугом и незначительными ушибами.

К «лётчику» подошёл командир отряда:

– С точки зрения спортивной я вас вполне понимаю. Но вы нарушили приказ. За это 
десять суток гауптвахты… И чтобы больше не заикаться о том, что умеете летать!

Лёше ничего не оставалось делать, как снять ремень и последовать за конвоиром.

Отбыв наказание, обескураженный, переставший даже чистить свои сапоги, Лёша 
Сибиряк с помощью товарищей взялся за ремонт разбитой им машины.

Вскоре самолёт был исправлен, и Шадрин с Лёшей снова начали вылетать на 
разведку.

В один из тусклых осенних дней их самолёт не вернулся с задания.

«Погиб, наверное, наш Лёша», – думали мы и в память о нём даже почистили свои 
порыжевшие, старые сапоги.

Сообщить родителям моториста о его гибели мы, конечно, не могли, так как они 
находились на территории, занятой врагом. Мы частенько вспоминали Сибиряка, и 
однажды кто-то сказал:

– А знаете, ребята, из Лёши обязательно бы вышел хороший лётчик!

И все с ним согласились.

Прошло недели три. За это время мы потеряли два самолёта. Погибло ещё несколько 
хороших товарищей. Мы уже перестали надеяться, что когда-нибудь увидим Лёшу 
Силова.

Но война есть война! Странные события случаются на ней. Одно из них произошло и 
с Лёшей Сибиряком.

Полетел он в хмурое октябрьское утро с Шадриным на разведку. Машина в порядке, 
баки заправлены полностью, летай сколько вздумается. Шадрин то снижал машину, 
то вновь поднимал её в высоту. Временами самолёт обстреливали с земли, а Шадрин 
всё летал, часто смотрел на карту, записывал что-то. Разведывательный полёт 
продолжался намного больше обычного.

Уже бензина было, как говорится, кот наплакал, когда Шадрин пошёл на посадку. 
Он удачно посадил самолёт и стал рулить к палаткам. Но что-то Лёша не узнал 
свой аэродром. Вдруг видит: бегут к ним солдаты с погонами.

– Товарищ командир! – закричал Силов не своим голосом. – Мы ведь к белякам 
попали!

– Какой я тебе, свинья, товарищ! – рявкнул Шадрин. – Я был, есть и буду 
господин поручик!

Тут Лёша сообразил, что Шадрин – предатель, перелетел к белым, и решил 
действовать по-другому. Он отдал честь и заискивающе произнёс:

– Слушаюсь, ваше благородие!

Самолёт окружили офицеры, Шадрин спрыгнул на землю, снял фуражку, перекрестился 
и восторженно воскликнул:

– Господа офицеры! Вы не можете представить, как я сейчас счастлив. Наконец-то 
я свободен! Теперь вместе с вами буду беспощадно драться за спасение единой, 
неделимой России.

«Вот артист! – подумал Лёша. – Вчера только на собрании распинался за Советскую 
власть и тоже счастливым себя называл».

Тем временем Шадрин рапортовал подошедшему седоусому толстому полковнику:

– Я привёз для вас важные сведения о расположении красных войск и этот трофей.

Шадрин презрительно кивнул в сторону Лёши, стоявшего по стойке «смирно», с 
безмятежной улыбкой на своём круглом лице. Он решил не терять ни секунды и,