Они вернулись дней через пять. На аэродром торжественно въехала телега. 
Громыхало железо в мешках. Шадрин плёлся сзади, а Силов, помахивая кнутом, 
горячил еле плетущуюся костлявую лошадёнку. Ему, как видно, хотелось «с шиком», 
рысью подъехать к штабной палатке, но ничего из этого не получалось.

Лёша громко пел свою любимую частушку:

		Высоко на самолёте 
		Увидала милого. 
		Кинул белую записку: 
		«Я воюю, милая».

Мы окружили телегу:

– Что привёз, Сибиряк?

– Богатство.

– А где рысака добыл?

– Реквизировал.

Прежде чем доложить командиру о своём прибытии, Лёша Старательно счистил с себя 
дорожную пыль…

Лёша в самом деле привёз целое богатство.

Двое суток мотористы не ложились спать, и все самолёты отряда оказались, как 
говорится, на лету.

Лёша Сибиряк был парень что надо! Нас только удивляло, что он каждое утро 
подолгу начищал свои сапоги щётками, которые возил с собой в корзинке, а мы все 
ходили замарашками. И ещё несколько смущала нас его самоуверенность.

– Летать проще простого, – говорил он. – Если хоть немного имеешь представление,
 как управлять машиной, садись и лети – остальное само придёт. В лётном деле, 
брат, смекалка нужна, самое главное – соображать быстро…

Мне по секрету он рассказал, что полгода назад на юге он пробовал летать. 
Самовольно сел в машину, и при старте, еще на земле, у него вспыхнул мотор. 
Лёша, к счастью, отделался незначительными ожогами. Но что значат какие-то 
ожоги для человека, который хочет летать!

В другой раз он всё-таки самостоятельно поднялся в воздух, минут двадцать летал,
 но при посадке так плюхнул машину на лётное поле, что у неё лопнула крестовина 
тележки шасси.

Незадачливый пилот понёс тогда наказание: его отчислили из части и направили в 
резерв, откуда он к нам и прибыл.

– Не повезло мне тогда, – вспоминал об этом эпизоде Лёша. – И не случайно это. 
Летал я в понедельник – в тяжёлый день и, когда шёл на аэродром, повстречался с 
попом – знаешь, какая это дурная примета?.. Не надо было лететь.

У Лёши Сибиряка молодой задор и желание летать оказались сильнее здравого 
смысла, и в нашем отряде он принялся за старое. Он так долго надоедал командиру 
с просьбами о разрешении полетать и тем самым доказать, что он лётчик, что тот 
не выдержал характера и дал согласие; правда, с одним условием: в первый полёт 
идти вместе с Шадриным.

Это было в воскресенье. В понедельник подниматься в воздух Лёша не решался и 
договорился идти в полёт во вторник, в девять часов утра.

Едва рассвело, сияющий Лёша уже готовил «вуазен» к полёту. Вот и девять часов. 
Мотор работает, самолёт на старте Шадрина нет. Десять часов – лётчика нет. 
Силов сидит в пилотской кабине, нервничает. Он знает, что достаточно движения 
руки, и машина пойдёт в воздух. Лётчика всё нет. Забыл он, что ли! Ждал, ждал 
его Силов и не утерпел, взлетел один.

Дул сильный порывистый ветер. На взлёте самолёт, управляемый неопытной рукой, 
развернуло, и он черкнул землю крылом. Лёша, однако, сумел быстро выровнять 
машину и стал набирать высоту.

Наш аэродром был расположен на небольшой поляне, окружённой лесом, тянувшимся 
на многие десятки километров. Над лесом всегда побалтывает, а тут ещё, как 
назло, – ветер. Болтанка была сильная, с большим трудом Лёша управлял машиной 
одной рукой, а другой вцепился в борт.

Как Лёша потом сам признавался, несколько минут полёта вконец измучили его. Он 
уже сам был не рад, что взлетел один. Когда же решил идти на посадку, оказалось,