Северный полюс. Если понадобится – эти же самолёты мы повернём в ту сторону, 
откуда посмеет напасть на нас враг».

Я явился к товарищу Ворошилову.

– Разрешите мне, товарищ Ворошилов, – сказал я, – сдержать своё слово. Моя 
машина поднимает пять тонн. Я могу перебрасывать раненых, перевозить 
технический состав с одного аэродрома на другой. У меня есть опыт полётов в 
зимних условиях…

На другой день я получил задание. На машине были установлены три пулемёта и 
бомбодержатели на пять тонн.

Я вылетел на фронт. Мне впервые предстояло воевать. Свою службу на аэродроме в 
годы гражданской войны я не мог считать боевым опытом. Я тогда был не лётчиком, 
а конюхом, да и авиация в те времена была в младенческом состоянии.

Итак, я должен был получить боевое крещение.




В Петрозаводске произошла очень тёплая встреча. Лётчики, механики обступили 
самолёт. Увидев бомбодержатели, они спросили:

– Не боевые ли полёты вы думаете совершать?

– Не прилетел же я сюда Южный полюс открывать! – отшутился я.

– Да вас на такой «корове» в первом же полёте собьют, – уверенно сказал 
командир полка. – Машина-то у вас окрашена в оранжевый цвет, для арктических 
условий. А тут вы только размаскируете нам аэродром… Какая скорость вашего 
самолёта? – неожиданно спросил он.

– Сто восемьдесят километров.

Со стороны послышались смешки и реплики:

– Да… На такой телеге далеко не уедешь! Больно неповоротлива… да приметна. 
Разве только ночью…

Я, конечно, не очень был обрадован такой оценкой моей «коровы», но делать 
нечего: товарищи были правы.

– Ночью так ночью, – покорно сказал я.

Однако смириться с этим на словах было гораздо легче, чем выполнить на деле.

Наутро все самолёты полка пошли на боевое задание. Возвращались, нагружали 
бомбы и летели снова. Боевая жизнь была в полном разгаре.

Экипаж моего самолёта (а мне дали опытного бомбардира и трёх стрелков) начал 
роптать:

– Товарищ командир! Мы что, прибыли сюда смотреть, как другие летают? Почему 
сидим? Бомбы подвешены, экипаж в полной готовности.

– Полетим ночью, – ответил я.

– Ночью мы слетаем само собой. Все говорят, что истребителей на этом участке 
фронта нет, так чего нам бояться?

Чем больше они меня «накручивали», тем больше мне казалось, что они правы. 
Подошёл к самолёту. Бомбы действительно подвешены.

– Как машина? – спрашиваю у механиков.

А они мне в ответ ту же песню: и чего, мол, зря сидим?

– Хорошо! Заводите моторы. А я пойду на командный пункт получать боевое задание.


Через час наш самолёт был в воздухе.

До линии фронта сто километров. Бомбы и пулемёты изменили лётные качества 
машины.

О скорости в сто восемьдесят километров не могло быть и речи – больше ста 
пятидесяти она теперь не давала. Высоту также набирала очень медленно.